– Только света все не видать.
– Не видать, – подтвердил Валериан.
И кашлянул, вдруг почему-то смутившись под взглядом мальчика.
– А пойдем-ка, покурим, Артем Васильич, – предложил он Васильеву. – Нечего нам тут на мальца дымом дышать, он вон какой бледный.
Они вышли из сторожки, прикрыли дверь.
– Он за нами ходил, – тихо сказал Валериан. – Я видал.
– Вот беда, – охнул Васильев. – Беда…
– Тише ты, Васильич. Молчи теперь. Я велел ему ждать, а он… Что я мог?
Васильев повертел самокрутку в дрожащих пальцах, покачал кудлатой седой головой.
– Темно было, – неуверенно сказал Валериан. – Что он видел? А? Может…
– А ты спроси.
– А если видел? Если он сам меня спросит, что я скажу?
Васильев вздохнул, опять покачал головой. Отвернулся, сгорбив худые плечи, прикурил. Пробормотал очень тихо:
– Не годится такое детям видеть. И молодым – не годится. Нам, старикам, кладбищенским псам, и то – не годится. Сколько мы с тобой уже на свете живем, ась? И не видали. И лучше нам бы с тобой помереть было раньше, чтоб не видать этой ночи.
– Что же это такое творится, Васильич, – беспомощно спросил Валериан, – такое, что никому не годится видеть? Как же они это самое делают, а?
– Время такое, – пожал плечами старик. – Поганое время, Валера.
– Да будет ли теперь другое? После того, что сейчас, может разве быть что другое?
Они замолчали, вдыхая едкий густой дым, смаргивая слезы и глядя мимо друг друга. Старые, слабые и беспомощные, случайно, по прихоти судьбы угодившие на излом времени – в рваную воспаленную рану, полную крови, грязи и боли.
– Мальчика жалко, – тихо сказал Валериан.
– Откуда он у тебя взялся-то, Валера? Все хотел спросить, да как-то…
– Не знаю. Пришел, – вдруг улыбнулся Валериан. – Слышу как-то ночью – шаги. Я дверь открыл, а он стоит вон там, на дорожке. И смотрит на меня. Я сперва испугался даже.
– Да ладно.
– Ну. Мальчик, на кладбище, среди ночи. Чистенький такой, в костюмчике. Луна светит, лицо бледное.
– Да ладно, – хмыкнул Васильевич.
Но ему вдруг самому стало жутковато. В призраков он верил твердо, хотя ни разу их не видал, несмотря на двадцать лет работы кладбищенским сторожем. Он считал, что призраки являются исключительно по делу, а не для баловства. А потому честному человеку, который перед покойниками ни в чем не виноват, бояться их не следует. Разве что покойник сам по недомыслию и незнанию чего перепутает, но, понятно, это тоже дело крайне маловероятное.
– И вот. А он мне взял и улыбнулся. И я понял, что ничего он мне худого не сделает, раз так улыбается. Я у него спросил – мол, ты чего тут? Заблудился? А он так вроде подумал и кивнул. А я ему – тебя как звать, Алеша? Он опять так вроде подумал и кивнул.
– Почему Алеша?
– Ну… – Валериан почему-то смутился. – Да внук у меня был. Помер. И я…
– А ведь похож, – вдруг перебил его Васильев, который ни разу не видел сгинувшего внука своего приятеля. – И правда похож…
– Ну, Володя, ты давай покороче. И по существу, – велел князь Туманов своему приятелю и подчиненному. – Ты у нас гейм- дизайнер или я?
– Игровед, – обиделся Володя, не терпевший новомодные иностранные словечки.
– Ну, игровед. Поведай, что ты там наведал.
– Вот, значит. Я проработал негативный сценарий.
– Это я понял. Хорошо получилось. В смысле, с негативом. Значит, говоришь, в политическом плане мы потеряли Польское царство, Финляндское княжество, Прибалтику, Малороссию…
– Прибалтику позже.
– А, ну да.
– Еще Крым.
– Ну, вообще, – возмутился князь. – Крым-то зачем? У меня там дача, между прочим. Тебе-то хорошо, ты кто – крестьянский сын? Конечно, это у нас малоимущим крестьянам по записи участки под Ниццей дают, а нам, потомственным дворянам, что делать? Выкручивайся, как хочешь, хоть столовое серебро продавай.
