полу волочится.
Зажмурился, головой помотал — опять мужик. В пиджаке. Откуда пиджак взялся?
Ладно, сплюнул тихонько и за папочку свою. Темно в коридоре, может, не заметил чего.
А на кухне светло, стол пустой, по трём сторонам черноволосые сидят, каждый с папиросою и при галстуке. В пиджаках, да. Один безо всякой рубашки — а всё равно при галстуке.
— Присаживайтесь, — говорят. — Будем решать ваш вопрос.
— Да у меня никакого вопроса. У меня, вот, подписной лист.
Галстучные хмыкнули хором.
Который без рубашки, папиросу затушил и в форточку выкинул.
— Подпись-то дорогого стоит. За подпись отвечать потом. Мы просто так подписываться не будем.
Агитатор чувствует, люди подозрительные. С тюремными, что ли, замашками. Ну их.
— Не будете, так и ладно. Я пойду тогда.
Приподнялся, развернулся — а за кухонной дверью к стеклу с десяток детских рож прилипло. Подмигивают.
— Нет, отчего же, — останавливают его галстучные. — Мы подпишем. Только и вы подпишите.
— Что подписать?
— Да предвыборную тоже бумагу. Только не к муниципальным выборам. К грядущим. Мы тут партию учредили. Хотим баллотироваться.
Агитатору уж лишь бы уйти поскорей. Подают ему бумагу.
— Пишите, — диктует тот, что без рубашки. — Я, фамилия-имя-отчество, готов отдать свой голос в пользу партии «Гражданская позиция». Дата, подпись. Собственно, всё.
— Что хоть за программа у вас? — спрашивает агитатор.
— А у нас программы нету никакой. У нас демократическая стратегия. Главное — заставить людей активную политическую позицию занимать. По каждому вопросу. Чтоб непременно сами решали. А как решат, так пускай и будет.
— Разумно, да. Ну, я пойду?
— Погодите-погодите. Мы вас отблагодарить должны. За голос. Хотите подарок какой? Или денег?
— Да у меня всё есть вроде. Спасибо. А денег не надо. Деньги за такое нехорошо брать.
— Правда, нехорошо, — соглашаются галстучные. — Но ведь есть у вас мечта какая-нибудь? Не может быть, чтоб мечты не было.
— У меня мечта, чтоб сома в нашей речке поймать, — агитатор признаётся зачем-то. — Дед ловил, отец ловил, а мне, видно, не судьба. Нету больше сомов. Экология такая. Но вдруг да забредёт? Вот, мечтаю.
Галстучные заулыбались.
— Знаете что? Вы как домой пойдёте, к берегу-то сверните. Да пакетик растопырьте пошире. Она к вам сама из воды запрыгнет, ваша мечта.
— Шутите всё, — смеётся агитатор. Папку обратно за пазуху запихнул — и в коридор. Дети за дверью врассыпную кинулись, только сквозняк им вслед шуршит.
— Погодите-ка, — агитатор соображает. — А вы не таджики? Вы вообще зарегистрированы тут?
— Зарегистрированы-зарегистрированы, — опять улыбаются галстучные. — Мы не таджики. Мы черти.
— Какие черти?
— Обычные черти. Девять этажей в доме людские, а три — наши. Как кто чёрта позовёт на нижних этажах, к нам новосёл едет. Набились уже, как в бочке. Скоро будем четвёртый этаж надстраивать.
Агитатор сам в тумане, света не видит, а умную беседу отчего-то продолжает.
— Как же дом выдержит?
— Понятно, не выдержит. Мы свой этаж надстроим — первый под землю уйдёт. Так постепенно весь дом туда запихаем. А вы ступайте, ступайте.
Агитатор в лифт — да на улицу. Потом, думает, квартиры обойду. Мутит чего-то, шатает. Заболел, наверное.
И домой.
На воздухе развеялся чуток, решил к речке-то завернуть. Смех смехом, да мало ли.
Только пакет целлофановый из кармана вытащил, река фонтаном пошла, а наружу — сом. Килограмм с десять, не меньше. Сам в пакете улёгся и хвостом чуть бьёт.
Агитатор домой его приволок, жену кричит.
Верней, собрался крикнуть — а нету крика.
Сбавил голос — и того голоса нету.
Шепчет — так и шёпота не стало.
