— Ну?
— Возьми меня завтра в бой. В экипаж свой возьми…
Я, наверное, минут пять пялюсь на Кузьмича. Потом понимаю, что он так шутит, и хохочу.
— Я серьезно, Зощенко. Возьми хоть механиком, хоть радистом — я могу.
— Не смешно шутишь, Кузьмич. Ты же тут сиднем сидишь, с железками копаешься. Какой тебе танк? Какой экипаж? Или тебе моча в голову ударила на старости лет?
— Попридержи язык, сопляк! — Кузьмич злится. — Да таких, как я, по всему Полигону от силы пять человек!
— Ну и зачем тебе в бой?
Он смотрит на меня — явно решает, стоит ли меня посвящать в свою тайну. Понимает, что без веской причины я его с собой не возьму. Вздыхает. Признается:
— Вы завтра у пересохшей реки будете сражаться. Пойдете со стороны барханов к поселку. А мне туда очень нужно. Я с одним старым приятелем по рации договорился, он мне передачку там оставит на условленном месте. Ящик такой. Из-под консервов. Вот его я и хочу забрать. Вы меня высадите, где я скажу. А потом подождете.
— Да ты с ума сошел! Мы тебе что, таксомотор?
— Я быстро.
— Нет.
— Мне очень надо, Зощенко. Вопрос жизни и смерти.
— Что в ящике?
Кузьмич мнется, поглядывает на меня. Не хочет признаваться.
— Консервы.
— Врешь же, Кузьмич!
— Вру.
— Что в ящике?
— Посылка.
— Ладно, не хочешь говорить, не надо… Давай я сам эту посылку заберу.
— Нет. Не могу. Место особое, тайное. Открыть тебе его не могу. Извини. Мне самому туда надо ехать.
— Вот что ты за человек, Кузьмич!
— Возьмешь?!
— Нет.
— Я же насчет «Майбаха» договорился. — Кузьмич начинает канючить, будто ребенок шестилетний. — Верь мне, упакуют твою машинку на завтрашний выезд по высшему классу! А если захочешь, я и дальше буду тебе помогать. Я тебе такую рацию добуду — закачаешься!
— Закачаюсь?
Он отмахивается, смотрит на меня преданно — у нас в части кобель Шарик был, вот он так же в глаза заглядывал, когда ему кости подносили, но сразу не давали.
— Что в ящике? — опять спрашиваю я.
— Детали, — Кузьмич сдается. — Запчасти. ЗИП. Только особенные. Мой приятель, про которого я тебе говорил, подшаманил кое-что, проапгрейдил…
— Чего сделал?
Опять Кузьмич раздраженно машет рукой.
— Возьмешь?
— Ну, не знаю… Дай подумать…
Жалко мне полкового кобеля Шарика. Добрый он был, ласковый, а не баловала его жизнь. И сдох он плохо, просроченных консервов нажравшись.
В конце дня я отправляюсь в казармы, чтобы найти радиста в экипаж.
Ромка Хохорин, на которого я рассчитывал, отказывается.
Харламов отказывается.
Курочкин отказывается.
И даже Руслан Гаджиев отказывается.
