танк встает. Вокруг него очень тесно начинают ложиться снаряды — теперь он легкая добыча для САУ.
— Связь! — ору я. — Давай связь!
Мы уходим из-под обстрела.
— Это Рысь! — кричу я, вдавливая в горло ларингофон. — Серый, ответьте!
— Это Серый. Слушаю, Рысь.
— Даю ориентиры.
Мы вымахиваем на вершину холма, обозначенного на карте как «высота 511». Отсюда я вижу позиции самоходной артиллерии. И вижу, как горит расстрелянный ими «Леопард».
— «Высота 490», — называю я точку. — Ориентиры: запад — одинокая сосна, восток — водонапорная башня.
— Понял, — говорит Серый. — Спасибо, Рысь.
Я собираюсь ответить «Служу трудовому народу!», но тут в глазах у меня меркнет, а уши забивает звоном…
— Зощенко! Эй, Зощенко!.. Зо-щен-ко!
Я открываю глаза.
— Горим?!
Нет, вроде бы не горим, но от дыма першит в горле.
— Зощенко! — Кузьмич хватает меня за руку. Он перепуган — лицо белое, губы серые, глаза безумные. — Так не должно быть! Слышишь, Зощенко?!
— Место! — кричу я ему, словно собаке. — Займи свое место, радист!
Я поправляю шлемофон. Перед глазами скачут радужные круги. Сколько я был без сознания?
— Потери есть?
Слышу Прохорова:
— Шаламов оглох. У него кровь из ушей. Отлеживается тут.
— Сам как?
— Нормально, ваше высокоблагродье.
— Танк цел?
— Башню вроде бы заклинило.
— А остальное?
— Пока не знаю, не успел проверить.
Танк рычит двигателем, вздрагивает.
— Вроде бы в порядке, — докладывает Прохоров. — Из боя выходим?..
Я смотрю на Кузьмича. Он вжался в кресло заряжающего, уставился на меня дикими глазами, шепчет что-то.
— Шаламов совсем плох?
— Да, — откликается Прохоров.
Я припадаю к перископу — ничего не вижу. Открываю люк, встаю в полный рост. Мы все еще на высоте. Вокруг холма огонь — горит все: дома, кусты, земля. В стелящемся дымном зареве ворочаются тяжелые туши танков — будто юниты плавают.
Я ныряю в башню.
— Кузьмич! Заряжать сможешь?
Он не понимает. Я бью его ладонью по лицу. Он вздрагивает, глаза его проясняются.
— Твое место теперь здесь, — говорю я ему. — Заменишь Шаламова.
Он кивает.
— Прохоров, башню действительно заклинило, будешь там наводить танк на цель.
— Ясно, ваше высокоблагродье.
— Идем в бой. Нашим нужна подмога.
Кузьмич скулит что-то. Я его не слушаю. Наклоняюсь и нему и говорю жестко:
— Ты сам напросился. Хочешь жить? Заряжай!
Мы врываемся в бой: скатываемся по склону холма и окунаемся в горячий хаос. Я по-прежнему командир, но сейчас от меня мало что зависит. Это Прохоров теперь царь и бог. Что мы можем противопоставить броне и огневой мощи гусеничных чудовищ? Только скорость и маневренность. Прохоров
