— Мне самому холодно, — сказал Пухлый, однако стекло не поднял.
— Ну, тогда лезь к нам, я тебя лучше всякой куртки согрею, — донеслось сзади.
Изуродованная рожа Чачелова пренебрежительно скривилась.
— Куртка — это вещь, — с типичным для него цинизмом отчеканил он, — а тебя пять минут делали, дура.
Девицы не нашлись, что ответить. В салоне повисла тишина, нарушаемая оскорбленным сопением да ревом работающего в режиме форсажа мотора. Обихоженный движок старался угодить хозяину, и как-то неожиданно быстро я зарулил во дворы Гражданского проспекта. Пухлый обитал на прежнем месте.
— А куда это мы приехали? — вдруг заволновалась одна из «красавиц», когда я остановил машину у чачеловского парадного.
— Ко мне домой, — ответил Вова.
— Мы так не договаривались, — стала упрямиться та. — Вдруг у вас там групповуха?
— Нет, в квартиру мы не пойдем, — поддержала соседка. — Давайте уж здесь.
Пухлый поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе обернулись к барышням.
— Я возьму тебя за ноги, долбану о край дороги, — проникновенно сказал Вова своей «даме сердца» (пока ехали, мы успели их поделить), — оттащу тебя в кусты. Не ебать же на дороге королеву красоты!
— Нет, уж лучше на дороге, — осмотрительности трезвой «даме» было не занимать.
— В квартиру мы не пойдем, — наотрез отказалась ее напарница, видимо имевшая горький опыт хоровых партий.
— А куда вы денетесь? — хмыкнул я.
— Будем громко кричать и упираться!
— Да ну их к дьяволу, — с некоторым даже облегчением повернулся я к Вовану. — Высадим их, пускай себе топают.
Пока ехали, я несколько протрезвел.
— О-о, какая попсня! — разочарованно протянул Пухлый.
— Пошли в зад! — Я вылез и открыл заднюю дверцу. — Выметайтесь!
Бабочки выпорхнули наружу.
— Ну и дурак, — сказала Вовина девица-красавица в облезлой шубке из мексиканского тушкана.
Пухлый пинками сопроводил их к проспекту и вернулся. Я сидел за рулем своего пятидверного урода и пялился перед собой.
— Казино нам не построить, не возглавить кабаре. Можно лишь бардак устроить и нагадить во дворе, — выдал исключительно верное сообщение Чачелов и поискал выпивку. Нашел только водку. Ликер сообразительные барышни прихватили с собой. — Ловеласов из нас не получилось.
— Может, и к лучшему, — заметил я. — Гонорея гонору убавляет.
Пухлый напряг проспиртованные извилины, обсасывая столь глубокую мысль.
— Чую, это кикс! — сказал он, ничего более остроумного не придумав. — Теперь нам придется пить одним. А если нам придется пить одним, значит, неминуемо последуют разрушения и жертвы.
— Нет, нет, нет, никаких разрушений, — встрепенулся я. — Увольте! — Окинул взором литровый пузырь и ужаснулся. — Знаешь, Вова, поеду я, пока чего с разрушениями не вышло. Хватит с нас жертв. Меня жена ждет.
— О-о, жена — это кикс! — замотал башкой Пухлый.
— Слушай, — полюбопытствовал я, пользуясь возможностью соскочить с темы тотального загула, — а почему ты не женат?
— Почему я не женат? — флегматично похлопал ресницами Пухлый. — Не хочу ставить себя в такое положение, когда ко мне относились бы как к собственности, а я бы с этим мирился или, того хуже, безуспешно протестовал. В результате я недополучил много тепла и ласки, зато, чисто по жизни, остался свободным.
Пухлый был в своем репертуаре. Первую любовь увел от него Рыжий, а потом о проблемах брака Чачелов, видимо, не задумывался. Жил как живется: водка, Синява, казаки, анаша. Я бы, наверное, тоже таким стал, если бы не встретил Маринку.
— Хм, неизвестно еще, что хуже, — заметил я.
— И как оно? — с тоскливыми интонациями записного холостяка спросил Вова.
— Нормально, — сказал я. — Теща вчера спортивный костюм подарила.
Чачелов смирился, видя, что имеет дело с примерным семьянином.
— Ну, давай, — протянул он мне пятерню, отпуская на волю.
Он покинул машину и отправился квасить в одно рыло. Урод!
А я поехал домой, думая о том, что меня-то назвать уродом можно с не меньшим основанием. Конечно, на фоне Пухлого я смотрелся почти респектабельно, совсем как тот водитель «опелька» с обтянутым оранжевыми одеяльцами салоном и детской клюшкой на заднем сиденье, но, с другой стороны, стоило мне представить себя отцом семейства, и меня начинало тошнить. «А ведь рано или поздно придется детей заводить, — вдруг подумал я. —
