— Ладно тебе, горячий финский парень, — Макс попытался унять спор, но куда там!
«Пошла писать губерния». — Верещагин сосредоточился на еде. Еда не подкачала.
Улучив момент, Макс нацепил на вилку маринованный огурчик и поднес Майе к губам:
— На!
— Ам! — Уловка сработала: Майя набила рот и замолчала.
— Простите, что вмешиваюсь, — обратился к Юре сидящий за соседним столиком молодой клерк, — но я стал невольным слушателем вашего разговора, и у меня возникло мнение, что вы стараетесь оправдать нацизм.
Макс поймал взглядом официанта и жестом попросил счет.
— От чего оправдать? — Юра охотно переключился на другую жертву. — Вы знаете притчу о клеветнике, видящем соринку в глазу ближнего и не замечающем бревна в своем? Американская пропаганда слишком однобоко рассматривает исторические события, чтобы оставаться вне критики.
— Не спорю, но есть несомненные преступления против человечества, такие как фашистские концлагеря и ГУЛАГ, отрицать которые невозможно.
Клерку было не больше двадцати пяти, штампованные формулировки отскакивали у него от зубов: вероятно, много смотрел телевизор. Он сидел в компании разнополого офисного планктона, судя по заинтересованным мордочкам, разделяющего политическую позицию вожака.
Юра улыбнулся с печалью отягощенного знанием человека:
— Если уж срывать покровы с истории, тогда надо смотреть в обе стороны беспристрастно. ГУЛАГ с рабским трудом был популярен не только в СССР и Германии. Вспомним инициативу Рузвельта, о котором не услышишь дурного слова. Он в тридцать третьем году создал трудовую армию и прогнал через нее два миллиона человек. Не по приговору суда, а чисто жандармским образом, чтобы безработные не путались под ногами. Про Корпус гражданской консервации слышать доводилось? Всех на лесоповал, тридцать долларов в месяц, из них двадцать пять семье и пять баксов на ларек — чай, курить. При Сталине куда гуманнее было. Вот если бы это произошло в Советском Союзе, то стало бы грандиозным нарушением прав человека. Если это творится в США, значит, является заслугой демократии.
Клерк в замешательстве смолчал.
— Надо отходить от политики двойных стандартов, навязанной средствами вражеской пропаганды, — с жаром закончил Юра, и его посыл не мог остаться незамеченным.
Из-за столика напротив к ним прислушивался господин с демагогическим блеском в глазах. У него имелось особое мнение, и это мнение так рвалось наружу, что господин от нетерпения пристукивал по полу копытцем.
— Не хотите ли вы сказать, что в Советской России люди жили лучше, чем в Штатах времен Рузвельта? — вмешался он.
Его спутница нервно теребила салфетку.
— Я хочу сказать, что мир не делится на американский рай и советский ад. — Юра проследил за тем, как Макс кидает в поданную официантом папку купюры, и поднялся. — В тридцатых годах везде жилось одинаково плохо, времена были такие, и не стоит судить однобоко о решениях того или другого лидера, надо рассматривать картину в целом, а картина была такова, что наступил мировой кризис, закономерным результатом которого стала Мировая война.
Молодой клерк все-таки собрался с мыслями, набрал воздуха в грудь и метнул молнию в сторону господина.
Жулики ушли, оставив разгораться пламя диспута. В спину им неслись «на чью мельницу», «правительство банкиров» и «пакт Молотова — Риббентропа».
— Ну ты даешь, — сказал Макс. — Устроил мюнхенскую пивную.
— Бодрит. — Юра энергично втянул ноздрями холодный апрельский воздух. — Можно даже не пить. Интересно развивается общество от алкоголя через наркотики к дебатам, по спирали, почти как сто лет назад. Закончится все революцией клерков — этих пролетариев умственного труда, отважившихся сбросить оковы офисного рабства ради пьянящего воздуха свободы, отчаянных свершений, беспощадной борьбы с кредиторами и жажды жизни на краю, как обещал нам великий Ктулху.
Юра достал из борсетки брелок с ключом и квакнул автомобильной сигнализацией.
— Как славно с чувством поговорить о ГУЛАГе, а потом сесть в «форд-фьюжн» и промчать по улицам Петербурга, — заметил Макс, откидываясь на спинку заднего сиденья рядом с Майей.
Промчать не удалось: наступило время пробок.
— Доступные автокредиты — проклятие городских дорог, — ворчал Юра, плетясь в хвосте безнадежной очереди. — Каждый менеджер считает своим долгом купить машину, каждый! Плевать, что денег нет, в кредит возьму. «Матиз», «Оку», ржавую пятерку — без разницы, лишь бы ездила. Накупят, черти, потом не проехать.
— Менеджеры совсем другого мнения, — вступилась Майя. — Сейчас нормально девушку спросить: «Почему ты еще без машины?»
— Пусть бы тогда гаражи купили, поставили в них свои ведра и не выезжали оттуда. Водить не умеют, но все равно на дорогу лезут. Им тут что,
