способны были пробуждать в нем это чувство.
– Не имею представления, – ответил Горлис. – Никогда не видел его игры, когда он вырос. Мальчиком он играл очень хорошо. Он всегда играл с отцом.
– Он больше не играет в та'баэль, – сказал Тигид. – Разве вы не знаете эту историю? Айлерон не прикасался к фигурам с того первого раза, когда Диармайд обыграл его. Они тогда еще были детьми. Он такой, знаете ли…
Обдумывая это сообщение, Шалхассан угрожающе двинул своего мага по диагонали. Это была ловушка, конечно, последнее оставшееся ему средство. Чтобы она удалась, он попытался отвлечь толстяка вопросом:
– Не знаю. Какой именно?
Сильно навалившись на подлокотники кресла, Тигид подался вперед, чтобы лучше видеть доску. Игнорируя и ловушку, и вопрос, он двинул замок по боковой вертикали, открывая королеву Шалхассана, чтобы еще раз атаковать и одновременно угрожая королю правителя Катала. Это был очень решительный ход.
– Он не любит ни в чем проигрывать, – объяснил Тигид. – И не делает ничего, в чем мог бы проиграть.
– Не ограничивает ли это в какой-то степени его действия? – колко спросил Шалхассан. Он и сам не слишком любил проигрывать. И не привык к этому.
– Не очень, – нехотя ответил Тигид. – Он почти все делает превосходно. Они оба такие, – лояльно прибавил он.
Шалхассан как можно изящнее положил своего короля на бок в знак того, что сдается, и поднял бокал, приветствуя победителя.
– Хорошая игра, – благодушно произнес Тигид. – Скажите, – прибавил он, поворачиваясь к Горлису, – у вас здесь есть приличный эль? Вино – это очень здорово, но меня сегодня страшно мучает жажда, если хотите знать правду.
– Кувшин эля, Виер, – приказал канцлер пажу, молча стоящему у двери.
– Два! – произнес Шалхассан, удивив сам себя. – Расставьте фигуры для следующей партии!
Эту он тоже проиграл, но решительно выиграл третью, с громадным удовлетворением чувствуя, что вечер все же не пропал зря. Потом они с Тигидом походя выиграли еще по партии у Горлиса. Это их неожиданно сблизило. А потом, уже поздно ночью, они с канцлером еще больше поразили себя тем, что приняли совершенно из ряда вон выходящее предложение единственного члена компании Диармайда, оставшегося в Парас Дервале.
Что еще более поразило Шалхассана, совершенно поразило, – это какое удовольствие он получил от музыки, общества и необычайно бойких служанок в огромном нижнем зале «Черного кабана» и в меньшей и более темной комнате на втором этаже.
Было уже очень поздно.
Если он больше ничего не сделает, думал Пол, совсем ничего, начиная с этого момента и до того конца, который ждет их впереди, все равно никто не сможет его обвинить в том, что он не внес свою лепту.
Он лежал на морском берегу недалеко от реки, немного в стороне от остальных, как обычно. Он лежал так без сна уже много часов, глядя на вращение звезд, слушая шум моря. Луна поднялась до самой верхней точки и сейчас склонялась к западу. Было уже очень поздно.
Он лежал один и думал о той ночи, когда он покончил с засухой, а затем о том предрассветном часе, когда увидел Пожирателя Душ и призвал Лиранана, с помощью Герейнта, на битву в море с чудовищем Ракота. А потом его мысли унеслись вперед, к тому моменту, в начале этого вечера, когда он заговорил голосом Мёрнира, и морской Бог снова ответил и усмирил волны, позволив морякам «Придуин» не погибнуть во время шторма, посланного Ткачом.
И еще он знал, что почти год назад сделал кое-что еще: он устроил переход из одного мира в другой, который спас Дженнифер от Галадана и позволил Дариену появиться на свет.
Он спросил себя, не проклянут ли его за это те, кто придет после. И придет ли кто-нибудь после.
Он уже сыграл свою роль в этой войне. Никто не мог усомниться в этом. Более того, он знал, что никто, кроме него самого, даже не станет поднимать этот вопрос. Упреки в собственный адрес, бессонница, всегдашнее стремление к чему-то большему – все это было в нем, как часть узора его жизни.
Кажется, этот узор вплетен в его сущность, даже во Фьонаваре. Он был той причиной, по которой Рэчел его оставила тогда, он включал в себя одиночество Кевина Лэйна, который так старался пробиться к нему, – и пробился в каком-то смысле, понять который у Пола пока еще не нашлось времени.
Но одиночество, по-видимому, действительно лежало в самом переплетении корней его сущности. В одиночестве на Древе Жизни он получил свою силу, и даже в присутствии большого количества людей он все равно обретал эту силу в одиночестве. Его дар был глубокой тайной даже для него самого. Он был загадочным и автономным, созданным из тайного знания и одинокого, упрямого сопротивления Тьме. Он мог говорить с Богами и слышать их, но не перемещаться среди них, и каждая из подобных бесед все дальше уводила его от всех, кого он знал, как будто он нуждался для этого в чьей-либо помощи. Он не ощущал холода зимы и секущего дождя, который только что закончился. Его отправил обратно Бог. Он был стрелой Мёрнира, а стрелы летят в одиночку.
Он сознавал, что пытаться уснуть уже бесполезно. Смотрел на половинку луны вдали над морем. Ему казалось, что она зовет его.
Пол встал, прибой громко шумел у него в ушах. Ближе к Анор Лайзен он видел силуэты спящих людей из Южной твердыни. За его спиной река неслась
