раньше. Не думаю, что могу быть объектом чьей-то зависти.
– Мне очень жаль, – рискнул он. И, кажется, потерпел неудачу, так как ее взгляд снова быстро метнулся к нему.
– Это наглость, – холодно сказала она, – и я ее не заслужила. – Он не опустил глаза, отказываясь сдаваться и стараясь придумать тем не менее, что сказать. Но в это время выражение ее лица изменилось, и она прибавила: – Во всяком случае, то сожаление, которое ты, возможно, испытываешь, уравновесилось бы – и даже с избытком – радостью Одиарт, узнай она об этом. Она бы просто запела от радости, хотя, Дана знает, петь она не умеет.
Пол широко открыл рот.
– Джаэлль, – прошептал он, – ты только что пошутила?
Она раздраженно вскинула руки.
– Как вы представляете нашу жизнь в Храме? – фыркнула она. – Вы думаете, мы день и ночь бродим и распеваем молитвы и заклинания и собираем кровь ради собственного развлечения?
Перед тем как ответить, он немного помолчал, прислушиваясь к шуму волн.
– Это почти правда, – мягко ответил он. – Вы не слишком старались доказать обратное.
– Для этого есть причины, – парировала Джаэлль, ничуть не смущаясь. – Ты теперь уже достаточно знаком с властью, чтобы самому догадаться. Но истина в том, что Храмы очень долго были моим единственным домом, и там были смех, и музыка, и тихие удовольствия, пока не пришла засуха, а потом война.
Проблема Джаэлль или одна из проблем, кисло подумал он, в том, что она слишком часто оказывалась права. Он кивнул.
– Совершенно справедливо. Но если я ошибался, ты должна согласиться: это потому, что ты хотела, чтобы я ошибался. Теперь ты не можешь обвинить меня в недопонимании. Это единственный клинок, который не должен разить в обе стороны.
– Они все разят в обе стороны, – тихо сказала она.
Он знал, что она так скажет. Во многом она все еще была очень молода, хотя это редко проявлялось внешне.
– Сколько лет тебе было, когда ты пришла в Храм? – спросил он.
– Пятнадцать, – ответила она, помолчав. – И семнадцать, когда меня сделали жрицей Мормы.
Он покачал головой.
– Это очень…
– Лейле было четырнадцать. Сейчас ей только пятнадцать, – перебила она, опережая его. – И благодаря тому, что я сделала сегодня утром, она уже сама одна из Морм, и даже более того.
– Что ты имеешь в виду?
Она внимательно посмотрела на него.
– Обещаешь молчать?
– Ты же знаешь, что да.
– Потому что я назначила ее вместо себя на время моего отсутствия, а во время войны отсюда следует, по всем правилам Даны, что, если я не вернусь в Парас Дервал, Лейла станет Верховной жрицей. В пятнадцать лет.
Он невольно ощутил еще одну волну холода, хотя ночь стояла теплая, а небо было безоблачным.
– Ты это знала. Ты знала это, когда назначала ее, ведь так? – еле выговорил он.
– Конечно, – ответила она с немалой долей присущего ей высокомерия. – За кого ты меня принимаешь?
– Я сам плохо понимаю, – честно ответил он. – Почему ты тогда это сделала?
Вопрос был задан достаточно прямо, чтобы заставить ее некоторое время помолчать.
Наконец она сказала:
– Я ответила тебе несколько минут назад: инстинкт, интуиция. Чаще всего я владею чем-то большим, подумай над этим. Ты только что жаловался на недостаток контроля. Такой властью, как наша, не так-то легко манипулировать, да и не должно быть легко, говоря по правде. Я не приказываю Дане, я говорю с ней. И так же, как мне кажется, ты говоришь с Богом, когда он соглашается с тобой говорить. Ты мог бы поразмыслить о том, Дважды Рожденный, не слишком ли много для тебя значит контроль.
И при этих словах он внезапно снова очутился на шоссе под дождем и услышал, как женщина, которую он любил, обвиняет его в том же пороке, услышал, что она уходит от него из-за того, что ей не удалось найти в его душе уголка, который поистине нуждался бы в ней.
Кажется, он стоял, возвышаясь над жрицей у моря. Он не понял, как это произошло. Он посмотрел вниз и увидел свои руки, прижатые к бокам и стиснутые в кулаки. А потом он повернулся и пошел прочь, убегая не от правды, потому что она осталась вместе с ним под звездами, а от ледяных зеленых глаз и голоса, который произнес эту правду.
Она провожала его взглядом и сама удивлялась своему сожалению. Она не намеревалась причинить боль. Видит Дана, она много раз пыталась ранить его в тот или иной момент своими словами, но не только что сказанными словами. У нее были самые добрые намерения, насколько это было для нее
