дрожать. И замер, распростершись.
Именно так следовало поступать, когда августейший император Катая, правящий по повелению небес, входит в комнату. В любую комнату, не говоря уже о твоей собственной спальне, тайно явившись к тебе по проходу в стенах.
– Тебе позволено встать, сын Шэнь Гао, – это произнесла Цзянь.
Тай поднялся на ноги. Он поклонился, три раза, в сторону кресла за занавесками. А потом дважды – женщине у окна. Она наклонила голову, но не улыбнулась. Солдаты, которые несли кресло, встали вдоль стен, высоко подняв головы и глядя прямо перед собой.
Занавески, скрывающие кресло, были красные, расшитые желтыми солнцами. Их было девять с одной стороны, как видел Тай, и должно быть девять с другой стороны, в соответствии с легендой. Слишком много блеска для смертных людей – таким был смысл этих солнц.
Он видел императора Тайцзу три раза в жизни, издалека.
Император тогда стоял на высоком балконе дворца Да-Мин, над бурлящей толпой на площади перед дворцом во время трехдневного праздника. Свита и император были так далеко и высоко, что один из студентов заметил, что они легко могли бы оказаться людьми, нанятыми для позирования в императорских одеждах под знаменами, пока настоящий двор охотится или отдыхает в Оленьем парке за дворцом.
– Августейший пастырь нашего народа желает, чтобы вы ответили на один вопрос, – тихо произнесла Цзянь.
Тай снова поклонился занавескам. Он обливался потом.
– Ваш слуга не заслужил такого почета, – выдавил он.
Из-за красных занавесок раздался голос, и в нем было больше силы, чем ожидал Тай.
– Ты действительно слышал голоса мертвых у Куала Нора?
Тай снова упал на колени, коснувшись лбом пола.
– Тебе позволено встать, – повторила Цзянь.
Тай встал. Он не представлял себе, что делать с руками. Сцепил их спереди у талии, потом уронил вдоль туловища. Ладони у него стали влажными.
– Ваш слуга слышал их, милостивый августейший повелитель.
– Они разговаривали с тобой? – В голосе слышался живой интерес. Его невозможно было не услышать.
Тай усилием удержался, чтобы снова не упасть на колени. Он до сих пор дрожал, стараясь справиться с этим. Он ответил:
– Милостивый повелитель, они не разговаривали. Ваш слуга лишь слышал их крики в ночи, с того момента, когда заходило солнце, и до момента, когда оно снова восходило.
– Крики. Гневные или горестные, сын Шэнь Гао?
Тай смотрел в пол.
– И те, и другие, августейший повелитель. Когда… когда… когда чьи-то кости обретали покой в земле, этот призрак прекращал кричать.
Воцарилось молчание. Тай краем глаза взглянул на Цзянь. Она стояла у окна, вечернее солнце сияло на ее волосах.
– Мы очень довольны, – произнес император Катая. – Ты прославил нас и своего отца. Это отмечено.
Тай опять опустился на колени.
– Великий повелитель, ваш слуга недостоин таких слов.
Из-за занавесок раздался смешок:
– Ты хочешь сказать, что я ошибся в том, что сказал?
Тай прижался лбом к полу, потеряв дар речи. Он услышал смех Цзянь:
– Мой дорогой возлюбленный, это жестоко. Ты пугаешь этого человека до смерти.
«Мой дорогой возюбленный».
Император Тайцзу, невидимый, но тоже со смехом, ответил:
– Человека, который два года прожил среди мертвецов? Надеюсь, это не так.
Тай не двигался и молчал.
– Вам позволено встать, – снова сказала Вэнь Цзянь, и на этот раз в ее голосе прозвучало отчаяние.
Тай встал.
Он услышал шорох занавесок – но с другой стороны, противоположной от него. Прошла минута, затем снова шорох.
Император сказал:
– Мы официально примем тебя, когда это будет подготовлено. Мы желали выразить свое одобрение, в частном порядке. Нам всегда нужны храбрые люди во дворце Да-Мин. Хорошо, что ты здесь.
– Ваш слуга благодарит вас, великий повелитель, – пробормотал Тай. Теперь он покрылся потом.
Император более тихим голосом сказал:
