– Первый министр, я бы сам приложил свои усилия и использовал свои ограниченные средства, чтобы обеспечить охрану этого человека ради Катая и моего отца, но время сейчас опасное, а мои ресурсы скудны. Я прошу вас, в присутствии этого совета, охранять его для нас и поручиться в том своей должностью и жизнью. Только человек, обладающий вашей мудростью и властью, может обеспечить его безопасность в эти беспокойные времена. Всем нам известно, что Рошань знает об этих конях.
Выражение лица Чжоу было весьма интересным. Там было признание своего поражения, в этом невозможно ошибиться, но за ним, как показалось Таю, он увидел промелькнувшую аристократическую насмешку, иронию: признание хорошо сыгранной игры, как будто это был матч в поло и противник только что забил элегантный гол.
Разумеется, он согласился.
– Он никак не мог отказаться, – улыбнулся Сыма Цянь за чашкой вина Лососевой реки в тот вечер.
Луна, уже не полная, стояла над головой. Они сидели на изогнутой каменной скамье под фонарями в саду у дома Тая. Этот сад, разумеется, не мог сравниться по размерам и затейливости с садом Вэнь Чжоу, но в нем был маленький пруд, бамбуковая роща, извилистые дорожки и фруктовые деревья. Их окружал аромат цветов.
– Принц, – сказал Тай. – Он изменился.
Цянь подумал над этим:
– Сейчас Шиньцзу позволяет людям увидеть то, каким он был всегда.
– А он это скрывал?
Цянь кивнул.
– Почему именно сейчас?
– Вероятно, уже пора.
Тай, в свою очередь, подумал.
– Ему грозит из-за этого опасность?
– Шиньцзу?
– Да.
Поэт выпил свою чашку. Слуга снова наполнил ее, потом отошел.
– Наверное. Но не больше, чем любому из нас. Четверть миллиона солдат идут на Еньлин.
Он взглянул на Тая, потом отвел глаза и тихо прочитал:
Он сам написал это во время последней войны с тагурами. Войны отца Тая.
Тай некоторое время молчал, потом сказал:
– Кажется, первый министр думает, что все быстро закончится. Что северо-восток не признает амбиций Рошаня и восстанет у него в тылу, а Шестая армия перекроет линии снабжения.
Огромные глаза Сыма Цяня, так похожие на тигриные, смотрели в глаза Тая.
– Мы должны надеяться, – пробормотал он, – что первый министр прав…
В ту ночь Таю приснилось, что он вернулся на север. Стоит возле того дома в степи и смотрит, как людей сжигают и поедают рядом с ярко-синим, как драгоценный камень, озером. Теперь этот сон снился ему не часто, но воспоминания и не покидали его совсем.
Плыл дым, сквозь него наплывали ухмыляющиеся лица. Приближался голый по пояс богю, размахивающий перед его лицом отрубленными человеческими руками, предлагая их, словно подарок. Потом дым уносило прочь. Кровь капала из рук и из срезанных с бедер кусков мяса. Огонь с ревом поглощал дом. Тай испытывал ужас и оглушающее горе. У него было ощущение, что он громко плачет и во сне, и в Синане, и слышал, словно сквозь дымку и туман в полусне, чей-то голос, утешающий его. Он старался увидеть. Искал светлые волосы. Чья-то рука погладила его лоб, так ему показалось. Кто-то был у его кровати под балдахином, в непроницаемой ночной тьме. Он чувствовал, как пытается проснуться, потом сдался и снова соскользнул в сон – более
