– Ты когда-нибудь писал об этом?
– Откуда вы знаете, что я…
Снова улыбка, более добрая:
– Как я понимаю, ты готовился сдавать экзамены, когда умер твой отец. Все вы пишете стихи, сын Шэнь Гао.
– Скорее, пытаемся, – поправил Тай. – У меня была бумага и тушь. Но я написал мало такого, что считаю достойным сохранить. У меня не хватает таланта, чтобы писать о… них.
– Наверное, ни у кого из нас его не хватит.
Тай вздохнул:
– Что еще рассказал вам префект?
Он нуждался, очень нуждался в человеке, которому мог бы доверять. И хотел, чтобы им стал именно этот человек.
Сыма Цянь впервые заколебался. Затем ответил:
– Он действительно сообщил мне о твоих сардийских конях. О «божественных конях». О подарке принцессы.
– Понятно, – отозвался Тай.
Слишком большая новость, чтобы ее сохранить в тайне, подумал он. Каждый, кто ее услышал, передаст дальше.
– Вероятно, скоро узнают и в Синане, – прибавил поэт.
– Надеюсь. Я послал вперед сообщение.
Глаза поэта смотрели задумчиво:
– Потому что?
– Коней держат для меня у границы. Этот подарок отберут, если я сам не приеду за ними.
– Умно, – через несколько мгновений согласился поэт. – Это может спасти тебе жизнь. – Он уже не улыбался.
– Один тагурский офицер подумал о том же.
Тай не совсем понял, почему он это сказал.
– Явно твой друг.
– Так я думаю. Пока между нами мир.
– А! Ты считаешь, что его может и не быть?
Таю вдруг стало неловко, он покачал головой:
– Я отсутствовал два года. У меня нет информации. Откуда мне знать?
Он резко поднял чашку. Кажется, ему больше не хотелось пить. Поэт подождал, пока девушка с вином подойдет и отойдет, стройная и юная, в винно-красном шелке, шуршащем при каждом движении.
Взгляд Сыма Цяня блуждал по полной людей, освещенной лампами комнате, потом вернулся к Таю.
– Что касается безопасности твоей жизни… – пробормотал он, еле слышно сквозь музыку, – продолжай смотреть на меня… могут ли здесь оказаться нецивилизованные люди, замышляющие против тебя недоброе?
Его голос был спокойным, почти ленивым, словно они обсуждали поэзию или международные дела.
– Это возможно, – осторожно ответил Тай. Он почувствовал, как забилось его сердце. Но продолжал смотреть в глаза поэту.
– Даже несмотря на то, что ты отправил в столицу то послание? Что кони будут потеряны, если ты умрешь? Конечно, они могут охотиться и за мной.
– Правда?
Поэт пожал плечами, широкими, хотя это скрадывала полнота:
– Вряд ли. Конечно, я оскорбил первого министра и главного евнуха, который находился в одной с ним комнате, что неприятно. Но я не верю, что это было смертельное оскорбление для кого-то из них. Напомни мне, чтобы я позже рассказал тебе эту историю.
– Хорошо, – согласился Тай. «Позже». Это кое о чем говорит, правда?
Он прочистил горло. Ему стоило некоторого усилия не оглянуться. Решение было принято. После он признавал, что отчасти оно имело отношение к тому образу личности этого человека, который возникал в его стихах, а, возможно, по ним нельзя судить о человеке. И все же он сказал:
– Ко мне на запад послали убийцу. Еще до того, как стало известно о подарке.
Выражение лица Сыма Цяня снова изменилось. Наблюдая за ним, Тай увидел любопытство, а потом – неожиданно – намек на удовольствие.
– Ты его убил?
Все говорили о том, что поэт в молодости был странствующим воином, – два коня, два меча и лук, – спал в пещерах или под звездами, защищал крестьян от помещиков и сборщиков налогов, подобно одному из героев-разбойников народных сказок. Ходили слухи – скорее, легенда – о его подвигах на Большой реке в дикой местности возле ущелий.
