графа, решил узнать его секрет, на деле бывший всего лишь химическими опытами.
— Нет никакого волшебства, это только научная работа.
Адвокат состроил мину:
— Мадам, в этих вопросах я некомпетентен. Если эти научные исследования и являются основой для обвинения, то нужно собрать свидетелей, устроить перед судьями демонстрацию и доказать им, что речь не идет о магии и колдовстве.
— Мой муж не праведник, но по воскресеньям он посещает мессы, постится и причащается по большим праздникам. Он щедр к Церкви. Однако архиепископ боится его влияния, и вот уже долгие годы они враждуют.
— К несчастью, быть архиепископом Тулузским — это кое-что значит. В некотором отношении этот прелат имеет больший вес, чем архиепископ Парижский, и даже больший, чем кардинал. Вспомните, что именно он — единственный из оставшихся во Франции представителей святой инквизиции. Между нами говоря — мы-то люди современные, — подобная история не кажется правдоподобной. Инквизиция на грани исчезновения. Но она еще бушует в некоторых регионах юга Франции, прежде всего — в Тулузе и в Лионе. Но в конечном счете, в этом конкретном деле я боюсь не столько гнева архиепископа и обвинений инквизиции, сколько… Вот, прочтите-ка это.
Он вытащил из потертой бархатной сумки маленький лист бумаги, в углу которого стояло слово «копия».
Дегре объяснил:
— На менее загадочном языке это все означает, что церковный суд, осудив вашего мужа заочно, то есть без ведома обвиняемого, заранее признал его виновным и передал его дело в светский королевский суд.
— И вы полагаете, король поверит такому вздору? Все это — плод зависти архиепископа, который хотел бы властвовать над всей провинцией и верит россказням недалекого, полубезумного монаха вроде Беше!
— Считаться стоит только с фактами, — отрезал адвокат. — Итак, это все доказывает, что архиепископ тщательно старается остаться в тени во всей этой истории: посмотрите, в самом акте не указано даже его имя, и тем не менее нам ясно, что именно ему мы обязаны первым судом за закрытыми дверями. Зато имеется королевский указ о взятии под стражу без суда и следствия, подписанный королем и канцлером Сегье, президентом трибунала. Сегье честный человек, но слабый. Он стоит на страже судебной системы. Указ короля для него — все.
— Но если начнется суд, ведь все равно им придется считаться с мнением присяжных заседателей?
— Да, — поколебавшись, признал Дегре. — Но кто назначит присяжных заседателей?
— А чем, по вашему мнению, грозит моему мужу этот процесс?
— Пыткой, сначала обычной, затем особой, а потом — костром, мадам!
Анжелика побелела, к горлу подступила тошнота.
— Но все же, — повторила она, — они не смогут осудить дворянина столь знатного рода, основываясь только на глупых россказнях!
— Они их используют только как повод. Хотите знать мое мнение, мадам? Архиепископ Тулузский никогда не собирался предавать вашего мужа светскому суду. Несомненно, он рассчитывал, что церковного суда окажется достаточно, чтобы смирить его гордость и сделать его покорным Церкви. Но его преосвященство, затеяв интригу, сам того не ожидая, завел дело слишком далеко. Знаете почему?
— Нет.
— Потому что есть кое-что еще, — произнес Франсуа Дегре, поднимая палец. — Конечно, среди завистников вашего мужа должны быть враги, которые многое бы выиграли от его смерти. А интрига архиепископа пришлась им как нельзя кстати. Прежде врагам потихоньку подсыпали яд. Теперь в моду вошел другой способ избавляться от них: обвинение, суд, приговор. И совесть при этом спокойна. Если состоится слушание дела вашего мужа, поводом для обвинения послужит колдовство, но настоящего мотива мы не узнаем никогда.
Перед Анжеликой вновь мелькнуло видение шкатулки с ядом. Сказать ли об этом Дегре? Она колебалась. Если сказать, то, возможно, это вызовет необоснованные подозрения, еще больше запутает и без того неясные следы.
