Осиновый кол. Вырубим. Надлежит запастись оружием. Кстати о Боге – кресты и церковь, вроде бы, тоже должны работать. Кажется, я крещеный. А у Вадика в кухне на стене висел календарь с какой-то иконой. Бред сивой кобылы.
Серебряные пули. Или они лучше от оборотней? Вроде, от всех. Ладно, разберемся.
Я взял серебряную вилку. Подержал. Ровно ничего не почувствовал. Сунул в сумку несколько вилок и столовый нож, годящийся для намазывания масла на хлеб, а не для боевых действий. Сунул в карман бумажник. Запер квартиру.
Зашел в магазин около дома и купил хлеба и колбасы. И еще купил у бабки возле магазина несколько головок чеснока и содрогнулся от одного их вида. Интересно, чеснок употребляют внутрь или снаружи? Так и так – гадость.
Быстрее было бы доехать на машине, но моим планам соответствовало метро. Я спустился вниз, и меня затошнило снова. Тут все было серое, пыльное, тусклое, мертвое, еще хуже, чем на улице. Отчетливо померещился запах погреба… или разрытой могилы.
Я тормознул у лотка, на котором лежали свечки, серебряные колечки с крестиками и маленькие иконы. Тетка что-то залепетала, я не слушал. Я рассматривал лики. Лики были равнодушные, слащавые или откровенно злобные. В этот момент очень хотелось воспринимать их как-нибудь иначе, я нагнулся, попытался проникнуться и принять – но Спаситель выглядел, как угрюмый надсмотрщик. Просто хмурое и непривычно нарисованное лицо аскетичного и агрессивного старика, хотя он должен бы быть моим ровесником… Все эти взгляды – с икон и с человеческих лиц – вызвали во мне приступ тихого бешенства. Я купил книжку с толкованием Евангелия и ушел.
В поезде попытался читать. Тошнота усилилась. Ужасно хотелось какой-нибудь доброй светлой истины, на которую я мог бы опереться и почувствовать себя под защитой. Черта с два. Мне объясняли, как надо на самом деле – и это все было злым, пошлым, очень простым враньем. Я швырнул книгу в сумку, поднял глаза – и увидел…
Напротив, закинув ногу на ногу, глядя на меня с улыбочкой шлюхи, сидела мертвая девушка. Я хорошо знал такую гримасу – так бляди смотрят на тех, кого бьют их дружки. Улыбочка удовольствия, получаемого от чужой боли и унижения – от боли и унижения мужчины, с которым они не спят.
Поезд остановился. Я сделал ей неприличный жест и вышел. И еще успел заметить, как улыбочка исчезла с очаровательного мертвого личика. Я пнул кулаком стену так, что содрал костяшки. Мне хотелось валять какого-нибудь вампира по земле и лупить ногами. Я ненавидел, ненавидел это, но мне некуда было деваться.
Я далеко не был уверен, что меня поймут там, куда я направлялся. Люди по большей части – такие смешные идиоты. Даже теплейшие представители человеческой породы увешаны предрассудками с головы до ног и всегда соблюдают дурацкие правила.
Пропади все пропадом.
Я вышел в темноту и дождь. День свернулся моментально, за двадцать минут под землей. Эти стремительные сумерки означали, что я еще безоружен, а
На проходной завода попросил вахтершу позвонить по служебному телефону. Через пять минут вышел Мартын и провел меня к себе.
– Ты чего прискакал без звонка, Дрейк? – спросил он по дороге. – Случилось чего?
– Нужно ствол зарядить, – сказал я.
– Какой? – спросил Мартын очень делово.
– «Макаров». Серебряными пулями.
Он остановился и посмотрел на меня. Щетинистая его рожа, обрамленная волосатыми ушами, выразила непонимание.
– Я принес серебро, – пояснил я. – Из него надо отлить пули нужного размера.
Я расстегнул сумку и показал ему вилку. Он разинул пасть и заржал на весь заводской пролет. Я ткнул его кулаком под ребра, он хрюкнул и замолчал.
– Еще хорошо бы навести лезвия на ноже и попробовать его отцентровать. У него хорошая тяжелая ручка. Если не выйдет, он тоже пойдет в переплавку, – сказал я.
– Ты чо, не проспался? – спросил Мартын.
– Меня поцеловал вампир, – сказал я.
– И не сдох? – удивился Мартын.
– Он был уже дохлый, – объяснил я.
– А к доктору обращаться не пробовал? – спросил Мартын.
– Доктор сказал, что у меня малокровие.
– Ну, надо же! А я думал – шизофрения!
– Урод, – сказал я. Грустно. Но чего я, собственно, ожидал?
В каморке Мартына я выложил на его стол пучок вилок, нарезанную колбасу в полиэтилене, нож, хлеб, чеснок и книжку «Православие и мы». Мартын взглянул на этот набор и разразился хлюпающим, взвизгивающим, рыдающим хохотом.
