понял, кроме археологов, конечно…
В общем, бункер по последнему слову, по самому последнему. Чудо науки и техники. И вся эта прелесть завалена скелетами, буквально. Всюду кости. Я поднял один череп поглядеть. Антропоиды, совершенно точно, почти такие же, как мы. Может даже, думаю, те самые, которые начали эти апокалипсические игрушечки, вот весело-то. А мышки их считают благородными врагами. Что-то про смерть с достоинством толкуют. А эти покойные убийцы просто мечтали поубивать всех, кроме самих себя. Но при этом уцелеть, хоть весь мир провались.
Одежда в пыль истлела. Зато на некоторых черепах противогазы сохранились. Ну да. Помогли вам противогазы, бункер и все такое. Господь не фраер.
А на кухне, откуда, конечно, вытащили в незапамятные времена все, что только можно, я нашел несколько показательных вещей. Их, наверное, проверили и бросили.
Баллоны с ядом для грызунов-паразитов. Смешно, действительно. У меня появилось настолько нехорошее чувство, что даже глаза стало жечь и в животе похолодало.
— Ребята, — говорю, — пошли отсюда, а?
А мышки меня не поняли. Наверное, решили, что настроение у меня испортилось от скорби и памяти. А мне просто было стыдно, и все. А я все думал, из каких соображений мышки не заняли это отличное место для жилья. Может, конечно, только из уважения или, там, из местных суеверий — но может у них подсознательно дурная память осталась. Страх пополам с брезгливостью охраняют понадежнее абстракций вроде уважения — а в мышином мире особенно.
Яд у меня из ума не шел, вот что.
Из-за того, что я замолчал и все такое, мышки тоже тактично молчали. Чтили память моих родичей. Меня только толкали и покусывали за ноги, когда надо было сворачивать. А я почти по сторонам не смотрел в мрачных мыслях о бренности.
Тем более, что места тут были глухие, безмышные, а из всех живых существ бегали только многоножки чудовищной длины, о которых мне сообщили, что они вкусные, но могут насмерть укусить ядовитыми челюстями, поэтому ловить надо умеючи. А "пещерные водоросли" то тут, то там свисали с потолка и колыхались на сквозняке, как лохмотья савана на привидении, что мне, конечно, угнетенный дух не поднимало.
Я даже не заметил, как мои товарищи притормозили и сели. Я сделал еще несколько шагов вперед по инерции — и тут мне навстречу запищали и заскрипели пронзительно:
— Большой, стой! Я тебя ждал, но стой на месте!
Я чуть не упал от неожиданности. А тот, кто сказал, что ожидал меня, впрыгнул в луч моего фонарика. Я сразу понял, что это Пророк — ибо личность в луче света выглядела удивительно и незаурядно даже внешне.
Он был весь седой, совсем седой. Без одежды — а туловище обросло косматой седой шерстью. У него на голове росла седая грива, волочившаяся по полу. А мордочку покрывали страшные шрамы, через которые прорастали длинные вибриссы и неровные клочки седой шерсти — и от глаз остались пустые дыры, затянутые розовой кожей. А большие уши были широко расправлены, наведены на меня, как локаторы, и шевелились.
Слепой Пророк. И у него за спиной нарисовались две юные мышки в плетеных хламидах — то ли жены, то ли воспитанницы, то ли просто свита, отдающая дань уважению — они нервно подергивали носиками и смотрели насторожено.
А Пророк подошел ко мне так уверенно, будто видел своими ушами и вибриссами. И я почувствовал поток странной силы, которая от него исходила. Как от человека-парапсихика. Странное ощущение. Мыш с Поэтом подались назад — они благоговели и, кажется, чуточку боялись.
Я присел на корточки, и Пророк меня внимательно обнюхал. И проскрипел:
— Да. Все так, как можно было думать. Все, как ожидалось. Да.
Я смахнул с себя занятное ощущение, что Пророк пытается уловить запах моей человеческой греховности, и говорю:
— Что ты ожидал учуять?
Пророк помедлил и почесал за ухом. Потом потер нос и сипло пискнул:
— Ты — стихия. Не враг — стихия. Разрушаешь, не желая.
— Я не разрушаю, — говорю. — Я вправду не враг мышек.
Тогда Пророк сел, поднял свою изуродованную мордочку — и ощущение этой внутренней силы стало еще заметнее. Он раздвинул руки, будто ощупывал воздух — и заскрипел, почти взвизгнул, как железкой по стеклу провел:
— Что ты знаешь! Мир говорит со мной. Мир говорит движениями. Гнездо падало — обрушился свод в нижнем ярусе. Машины работают — вибрируют своды. Гнездо взлетит — маленькие трещины станут большими. Все рухнет. Рухнут стены и пути. Будет смерть, смерть и хаос — стихия. Мир говорит со мной.
И от ужасных этих откровений две маленькие мышки свернулись шариками, а мои друзья подались к стене и прижались к ней, просто прильнули всем телом. А Пророк вытянулся вверх, нюхал воздух, шевелил вибриссами на незрячей вдохновенной морде и скрипел-свистел так, что у меня холодный пот по
