Поэтому, ребята, я заявляю с полной ответственностью — выпить с Мышом можно совершенно по-человечески. Он в указанном состоянии ласковый и трогательный — мышки во хмелю редко бывают буйными. Но это вы потом сами увидите.
А тогда, значит, мы по довольно узкому тоннелю, похожему на колодец, лежащий на боку — из больших выкрошившихся бетонных колец — попали в сырую темноту, откуда тянуло плесенью и мертвечиной. Мне было чрезвычайно неуютно — даже я слышал, как проседает и сыпется грунт откуда-то сверху. Один раз целая горсть грязного песка насыпалась мне за шиворот — хорошо еще, что мышки чуяли самую явную опасность, а то пришлось бы совсем худо. Шагах в пятидесяти от нас обрушился целый, наверное, центнер песку — получить такое дело на голову было бы чертовски неприятно.
Но не мог же я отступить после того, как сам их сюда притащил. К тому же гуманизм — высшее достижение человечества… мышеству, к сожалению, пока не знакомое.
И во имя гуманизма мы с Мышом и Поэтом бродили по сырым норам, воняющим, как старый сортир, и вопили: "Эй, есть кто живой?!" Мои вопли и их писк одинаково глухо проваливались в этот мерзкий песок, как в тухлую вату, и от них сыпалось с потолка. Несколько раз мы натыкались на раскопанный грунт и кости, обглоданные добела, но явно свежие, едва успевшие обветриться. Нашли еще и пару мышиных черепов, которые кто-то расколол на части, чтобы слизать мозг. Я ругался скверными словами, мои товарищи считали, что я сужу слишком строго. Они понюхали и решили, что кости принадлежали мышкам, погибшим в завалах — а их свежие трупы просто нашли какие-то голодные подонки. Так что это не убийство, а более простительное дело по здешним меркам.
Не по моим.
Никто не отзывался.
— Боятся, — пищал Поэт. — Думают — выманим и убьем. Не верят.
Я в растрепанных чувствах уже хотел повернуть назад, но тут Мыш свистнул:
— Большой, слушай. Следят.
Сел, вынул нож и выщелкнул лезвие. И я стащил бластер с плеча на всякий случай и осветил фонарем узкий лаз в стене, где песок шуршал.
Мы все ждали страшного врага. Каннибала или охотника. А выполз из лаза худющий грязный мышонок-подросток. В том возрасте, когда мышата еще только учатся добывать пищу, а до создания семьи им расти и расти — года четыре-пять независимых. Без одежды и почти без шерстки на костлявом тельце. Весь в шрамах. И левую руку поджимал под себя — она была не повреждена, а, похоже, травмирована от рождения или недоразвита.
Мыш спрятал оружие. А Поэт это бедное дитя обнюхал — небрежно и снисходительно, но дал понять, что хоть малыш по его меркам и ничтожное создание, но обижать его никто не намерен.
Мышонок между тем присел, поджимая больную руку, и уставился на меня — умненькие такие живые бусинки смородинового цвета. Я присел рядом и стал его гладить. А он пискнул:
— Ты — Большой, да? Я — Урод, сын Алкаша. Мы одни остались. Хочется есть. Печку засыпало. Не мог раскопать. Ели лишайник так.
И я понял, что мы не зря тут блуждаем. Те взрослые, которые были в силах уйти отсюда — ушли, а дети остались без присмотра и по этому поводу обречены. Вот я в чем виноват.
— Урод, — говорю, — я дам еду. Сколько вас?
Он задумался, облизнул здоровые пальцы и почесал в ухе.
— Пять, — пищит. — Четыре маленьких и я. Они уже видят, но шерсти еще мало. Младшие без имен.
Мыш говорит:
— Он из первого выводка. А маленькие — второй. Вероятно, больные. Наследственность.
Поэт печально потеребил кончик хвоста.
— Да, — свистнул. — Вероятно. Никто не возьмет. Пропадут.
Тогда я говорю:
— Почему — никто? Я возьму. Покажи мне, где твои братишки, Урод. Я дам еду.
А чтобы он поверил совсем, я вытащил из-под бронежилета рубаху и укутал его. И страшно жалел, что у меня для него даже конфеты не осталось.
Но кто ж знал?
Это был первый выводок, который мы подобрали в Пещере Лишайников. Урод, самоотверженное существо, своих родичей спрятал очень здорово — в дыре, куда маленький мышонок еле-еле протискивается, а взрослая мышка уже не пройдет. Он их всех выволок оттуда за шиворот, хотя малыши уже умели не только ползать, но и бегать небыстро.
Ну подумайте сами, нельзя же было оставлять детей на произвол судьбы!
Когда к нам присоединилась семья Урода, мы стали выглядеть безопаснее. И из какой-то расщелины, откуда несло неописуемой мерзостью, выбрались Близнецы, которые тоже здорово прятались. Они дико воняли падалью, зато их не нашли каннибалы. Старший Мыш на них посмотрел и свистнул одобрительно.
