людям от него тошно. Так что наши товарищи из СБ тут ничем не помогут. И если дальше так пойдет… в СБ вообще отпадет надобность.
– А в Лиге?
– Как тонко, – усмехнулся Хольвин. – Лиге будет очень трудно выжить, Лилия. В Городском Совете у нас объявились открытые враги. Тео очень кстати попал в беду – теперь о нас говорят и пишут, что мы экстремисты и фанатики, готовы убивать всех направо и налево… ради наших сомнительных убеждений.
Лилия укусила себя за костяшку указательного пальца. Вздохнула.
– Сомнительных… Послушайте… Хольвин… я, наверное, просто маленькая дурочка, да? Мне как-то страшно, знаете, страшно днем, а ночью снится что- то, от чего просыпаешься в поту. И мне жалко всех… и все… Что будет?
– Спрашиваешь, как двоесущный, – улыбнулся Хольвин. – Как наш коняга. Милая, да откуда же мне знать? Я не ясновидящий. Я, как и ты, чувствую, что все плохо, а объяснить не могу. Понимаю только, что нужно непременно что-то делать – и приходит в голову только одно: как-то попытаться выпустить медведя. И почему-то кажется, что твой жеребец тоже каким-то образом важен, но почему – не спрашивай, будь так добра…
Хольвин снял с полки свернутую попону на искусственном пуху и бутылку с каплями. Лилия сунула бутылку в карман куртки и прижала попону к груди.
– Отнеси, напои коня и приходи, – сказал Хольвин. – Попону на него вечером наденешь. Ты голодна?
Лилия кивнула.
– Яичницу будешь?
– Ага. Знаете, меня так удивило, что у вас куры… и кролики… Вы кроликов режете? – вдруг спросила Лилия, потупившись, так, будто само сорвалось, почти с ужасом.
Хольвин чуть пожал плечами.
– Буду всемерно приветствовать, как эпохальное достижение человеческой науки, идеальный синтез животного белка. Но пока этого открытия еще не произошло, наших хищников приходится кормить мясом грызунов и травоядных животных. На том мир стоит, и убивать для еды естественно. Этот принцип сохраняет равновесие.
– Убивать – естественно?
– Ты хочешь заплакать? Послушай, Лилия, я не умею воспитывать детей. Ты – Хозяйка, учись относиться к живому миру спокойно. Травоядные едят живые растения. Хищники едят травоядных. Мы, люди, можем есть любую пищу, но нам, как большинству всеядных животных, нужен животный белок. Убивать для еды естественно. Неестественно убивать для забавы, из прихоти, ради корысти. Все. Лекция окончена. Напои коня, и отправляйся убивать и есть куриные зародыши.
Лилия невольно хихикнула.
– Здоровый цинизм уже проявляется, – констатировал Хольвин. – Действуй. Я пойду к собакам.
Лилия вышла. Через минуту со двора сквозь шелест дождя послышался плеск воды, набираемой в ведро.
Медведь.
Вечером Хольвин и Лилия в гостиной смотрели телевизор – конкурс музыкальных хитов из столичного Дворца Радости.
Телевизор был раздражающей деталью интерьера. Хольвин бы охотно выкинул его, если бы не было необходимости наблюдать за популяцией людей так же, как он наблюдал за лесными животными и растениями. Индикатор состояния.
И состояние человеческой популяции ему не нравилось.
На экране бледная красивая девушка с синяками под глазами, в черной коже, цепях и полосках меха пела прекрасным драматическим сопрано элегантную балладу о том, как ей хочется вскрыть вены от постоянного стыда и усталости. В последнем куплете она обратилась к своему возлюбленному с просьбой вырезать скальпелем ее больное страдающее сердце.
Лилия всплакнула. Хольвин хмыкнул. Мэллу, который дремал на диване, положив голову ему на колени, сладко зевнул и спросил:
– Она сумасшедшая, эта, в телевизоре?
Собакам, лежащим на ковре, было не интересно, а Хольвин не ответил. Бледную девушку сменил веселый технопанк, раскрашенный во все цвета радуги, с шипами в ноздрях и гроздьями колечек на скулах и по бровям. Он, подмигивая и показывая "рожки" из растопыренных пальцев, запел хамскую веселую песенку о том, что случается, если нюхать клей, и посоветовал для лучшего качества галлюцинаций использовать шприц или таблетки. Галлюцинации изображала его подтанцовка, яркая и страшная, как резвящиеся бесы. После технопанка нежный юноша в белом вечернем платье завел трогательный романс о неразделенной любви.
