объятии.
Эллиот крепче прижал ее к себе, словно пытался успокоить бурю чувств, бушевавшую у нее в груди, и она подчинилась этому безмолвному приказу. По небу неслись облака, дул прохладный ветер, но она ничего не замечала, погрузившись в последний раз в тепло его объятий, где царили свет и свобода.
– Пьянствуешь? – поинтересовался Хейден, закрыв дверь библиотеки. Его взгляд прошелся по графину, стоявшему на столе, и стакану в руке Эллиота.
– Это последнее, что мне сейчас нужно. Просто хотелось побыть одному.
– В таком случае не буду тебе мешать.
– Черт, это твой дом. Твоя библиотека и твоя выпивка. Пожалуй, я пойду.
– Оставайся, – сказал Хейден, смягчив свой командный тон улыбкой. – Я рад, что ты задержался. Это дает мне возможность поговорить с тобой наедине об откровениях, которыми меня удостоили сегодня.
Эллиот вспомнил выражение лица Хейдена, когда Кристиан рассказал ему о мемуарах. Его раздражение было направлено не против Федры или Ричарда Друри, а против братьев, которые не нашли нужным посвятить его в это дело раньше.
Это раздражение проявлялось и сейчас, хотя и сдержанно.
– История с мемуарами многое проясняет. В прошлом месяце ко мне приходил Чолгроув. Его интересовало, имеет ли Алексия влияние на мисс Блэр, и не могла бы она устроить ему встречу с ней. Я грешным делом подумал, что он увлекся ею. Но теперь склоняюсь к мысли, что его волнуют мемуары. Не упомянуто ли в них его имя.
– Я их не читал. Откуда мне знать?
– Может, тебе следует посетить его и выяснить, что ему нужно.
– Если я не смог помочь своей семье, вряд ли смогу помочь ему.
– Поговорив с мисс Блэр, ты можешь узнать, стоит ли ему волноваться. Он мой старый друг, к тому же немало пережил в последнее время. Сделай это для меня, и я забуду, что вы держали меня в неведении относительно этой интриги.
– Кристиан решил, что тебе ни к чему это знать. – Это было слабое оправдание, но в данный момент Эллиот был не в силах препираться. Внутри у него ничего не осталось, кроме зияющей бездны в груди, которая мешала ему дышать. После возвращения из сада душа его онемела, в голове было пусто.
Федра полагала, что это она принимает решение, но и он стоял перед выбором. Эллиота ничуть не шокировало то, что он узнал сегодня об их положении. Совсем наоборот. Адвокаты обрисовали ему путь, который сделал бы его обладание женщиной, которую он страстно желал, окончательным и бесповоротным.
Если бы Федра дала хоть малейший повод предположить, что она приветствует подобное развитие событий, Эллиот стал бы настаивать. В его намерения не входило помочь ей освободиться от брачных обетов. Он хотел привязать ее к себе навсегда, чтобы не жить в вечном страхе, что новый друг украдет ее привязанность.
Весь день он твердил себе, что она смирится с ситуацией, что ее протест носит теоретический характер и не выдержит столкновения с реальностью. Взаимная страсть, роскошь и доброта быстро смягчат ее взгляды. Он не будет требовать никаких перемен в первое время. И очень немногих в будущем.
Однако он не мог отделаться от воспоминаний. Даже бренди не помогло. Это не были воспоминания о Федре. Или ее матери. Мысленным взором он видел своего отца. Тот стоял у двери в библиотеку в Эйлсбери, устремив взгляд на женщину, склонившую голову над пером и бумагой. Его лицо было по обыкновению суровым, поза непримиримой, а внимание настолько поглощено женой, что он даже не заметил мальчика, устроившегося на полу у книжных полок.
Теперь Эллиот понимал то, чего не мог понять в детстве, Покойный маркиз Истербрук был влюблен в свою жену. Влюблен безнадежно. И потому трагически.
Он взглянул на брата. О чем бы ни собирался говорить с ним Хейден, единственное, что имело для него сейчас значение, – это тот поцелуй в саду.
– Кристиан знал, что я не одобрю его методов, – сказал Хейден. – К тому же я не понимаю, почему он так переживает по этому поводу. Все знают, что наш отец не был святым. Если кому-то хочется думать, что он убил человека, пусть думает.
Эллиот невольно улыбнулся:
– Считается, что из нас троих ты больше всех похож на отца. Возможно, это позволяет тебе мириться с тем, кем он был. Или мог быть.
– Вот как? Интересно. Я бы сказал, что это ты или Кристиан. Видишь ли, я бы никогда не поступил с Алексией так, как он поступил с нашей матерью. И, разумеется, не стал бы мстить поверженному сопернику.
– По-твоему, я способен на это?
– Не знаю. Я не способен.
Эллиот не мог бы сказать то же самое о себе. Страсть преподала ему урок, и этот урок не способствовал смягчению его нрава. Его тревожили глаза отца, стоявшие перед его мысленным взором. Они были чертовски похожи на его собственные. Он это видел, когда смотрел в зеркало.
– Мы не знаем наверняка, отомстил он или нет, – задумчиво произнес Эллиот, не желая верить, что беспринципность Ротуэллов могла зайти так далеко.
– А это не важно. Сам факт, что двое его сыновей допускают, что он способен на такое, значит больше, чем само деяние, тебе не кажется?
Мысли Эллиота были заняты не офицером, погибшим в колониях.
– Наша мать не была невинной жертвой.
