Око за что?

нами, поскольку мы представляем собой оскорбленную сторону. Более того — теперь это должно как-то прояснить особенности их мировоззрения — если мы не накажем Джорджа к их полному удовлетворению, тогда они накажут Рубинсона и всю его команду.

— Как? — вопросил Альварес.

— Сделают с ними то, — сказал Доминик, — что мы должны были бы проделать с Джорджем — а это может быть все, что угодно.

Вомрат сложил губы в трубочку, словно желая свистнуть, но никакого звука не последовало. Он прожевал кусок банана и попробовал еще. Опять ничего.

— Вы поняли? — спросил Доминик, с трудом сдерживая эмоции. Все они одновременно взглянули в дверной проем — на Джорджа, терпеливо сидевшего на корточках в соседней комнате. — По поводу «наказания» нет никаких вопросов — мы знаем, что это значит — протоколы читали все. Но как можно наказать инопланетянина? Око за что?

— Теперь посмотрим, получится ли у нас, — сказал Доминик, перетасовывая какие-то бумаги. Вомрат и Альварес продолжали, каждый со своей стороны, пялиться на горгона. Джордж тоже попытался приглядеться, но радиус действия его фоторецепторов был слишком мал. Теперь все перешли в проходную комнату, где не было ничего, кроме голых стен. — Итак, во-первых. Мы знаем, что горгон меняет цвет в зависимости от своего эмоционального состояния. От удовольствия он розовеет. Когда неудовлетворен — становится синим.

— С тех пор как мы доставили его на Спутник, он все время был розовым, — сказал Вомрат, бросая очередной взгляд на горгона.

— Если не считать банкет, — задумчиво возразил Доминик. — Я помню, что он стал синим как раз перед тем, как… Эх, если бы выяснить, что именно вывело его из себя… Ладно, все по порядку. — Он загнул очередной палец. — Во-вторых, у нас нет никакой информации по поводу местной системы наказаний и поощрений. Может статься, они режут друг друга на куски за плевок на тротуар или просто хлопают друг друга по… гм, плечу… — Он с тоской взглянул на Джорджа, ушные раковины и фоторецепторы которого были выдвинуты наружу на стеблях.

— …за поджог, изнасилование и хандру, — закончил Доминик. — Итак, раз мы ничего не знаем — придется действовать по обстоятельствам.

— А что на этот счет скажет сам Джордж? — спросил Альварес. — Почему вы не спросите его?

— Об этом мы уже думали, — хмуро отозвался Вомрат. — Спросили, что с ним в подобном случае сделали бы старейшины, и он ответил, что они кобланули бы его инфаркты или что-то в этом роде.

— Тупик, — добавил Доминик. — На это у нас уйдут годы… — Он снова потер свой лысый череп. — В-третьих, мы вынесли отсюда всю мебель — теперь ею заставлены все остальные комнаты… да еще весь этот персонал, что работает у меня в отделе… ну да ладно… Значит, в-четвертых, вон его посуда с хлебом и водой. И в-пятых, эта дверь была приспособлена к тому, чтобы закрываться снаружи. Давайте сделаем пробу. — Он направился к двери; остальные, включая Джорджа, последовали за ним.

— Нет, ты останешься здесь, — сказал ему Вомрат. Джордж остановился, наливаясь счастливым румянцем.

Доминик торжественно затворил дверь и положил импровизированный ключ в карман. Сквозь прозрачную верхнюю раму им было видно, что Джордж с любопытством наблюдает.

Доминик снова открыл дверь.

— Итак, Джордж, — сказал он, — немного внимания. Это тюрьма. Ты наказан. Мы намерены держать тебя здесь, на хлебе и воде, пока не решим, что ты наказан достаточно. Понимаешь?

— Да, — неуверенно ответил Джордж.

— Вот и хорошо, — сказал Доминик и запер дверь.

Какое-то время они еще постояли, наблюдая, и Джордж тоже стоял, в свою очередь наблюдая за ними, но больше ничего не произошло.

— Давайте пройдем ко мне в кабинет и подождем, — со вздохом предложил Доминик. — Чудес ждать не приходится.

Все они протопали по коридору в соседнюю комнату и какое-то время сидели, грызя арахис.

— Горгон — существо социальное, — с надеждой заметил Вомрат. — Скоро он ощутит одиночество.

— И голод, — добавил Альварес. — От еды он никогда не отказывался.

Когда они заглянули в комнату через полчаса, Джордж вдумчиво жевал край ковра.

— Нет-нет-нет! Нет, Джордж! — запаниковал Доминик, врываясь в комнату. — Тебе нельзя есть ничего, кроме того, что тебе дали. Это тюрьма.

— Хороший ковер, — обиженно продудел Джордж.

— Не важно, хороший он или нет. Тебе нельзя его есть, понимаешь?

— Ладно, — радостно отозвался Джордж. Цвет его был отчетливо розовым.

Четыре часа спустя, когда Альварес уходил со смены, Джордж пристроился в углу и лежал, втянув в себя все свои придатки. Он спал. И, несмотря ни на что, выглядел еще розовее, чем когда-либо.

Когда Альварес снова заступил на смену, никаких сомнений не оставалось. Джордж сидел в центре комнаты, выпустив фоторецепторы, и ритмически раскачивался; цвет его был сияюще-розовым — розовее розового жемчуга. Доминик продержал его еще день — просто для верности; Джордж, похоже,