— А что, если, — предположила Флер, — это заколдованная тропа? И он ушел по ней в горы?
— Нет, он раздвигал каменные утесы, играя на арфе! — язвительно заявила Кристабель. — И если он такой умный, так может и назад дорогу найти. Даже из пасти дракона удрать. А раз так, нам всем можно преспокойно повернуть назад и отправляться по домам, а не спать на земле под деревьями.
— Ой, Кристабель, дорогая! — печально пропела Флер, и голос ее прозвучал, точно нежная флейта. — Присядь, пожалуйста, и я приготовлю тебе вкусный чай из трав с диким медом. После него ты сегодня будешь спать, точно на облаке!
Чай из трав пили мы все — с коньяком и медом, который отыскала Флер, но только Флер продолжала крепко спать и во время разразившейся ночью грозы. Едва забрезжила заря, мы, мокрые до нитки, потащились сквозь чащу, где на нас усердно капало с каждого листка, и вдруг деревья кончились, и дождь — тоже, а в небе неожиданно засияло яркое солнце, отлично освещавшее белую, точно старые кости, тропу, которая вела под некую каменную арку, странным образом напоминавшую женскую косу, уложенную в прическу.
Итак, перед нами были совершенно неведомые нам края.
Я не помню, где мы спали в самую первую ночь — видимо, там, где и свалились на землю от усталости. А утром мы увидели ту самую гору — обитель Черного Тремптора, драконий дворец из черных утесов, извилистых выступов, напоминавших колонны, и отвесных стен, вздымавшихся прямо к облакам.
Когда мы спускались по тропе к этому драконьему дворцу, одно из облаков плотным кольцом обвило гору и совершенно скрыло ее от глаз. Тропа, словно не желая иметь ничего общего с логовом дракона, на опушке леса вдруг резко свернула в сторону. Нам туда было совсем не нужно, так что пришлось пробираться сквозь чащу.
Лес на этой стороне гор был очень старым, а деревья такими высокими, что за их густыми зелеными кронами совсем не было видно неба. Не говоря уж о логове дракона. Но у меня очень развито чувство направления — я всегда чувствую, где восток, а где запад, — что и спасло нас от бессмысленных скитаний по лесу.
Вокруг царило полное безмолвие. Флер и Кристабель держали стрелы наготове, надеясь подстрелить какую-нибудь птицу или оленя, но ни четвероногих, ни двуногих, ни крылатых существ мы так за целый день и не увидели. Зато вокруг было полно пауков, которые казались такими же старыми, как сам этот лес, а их паутина имела такой сложный рисунок и была такой плотной и огромной, что казалась диковинными гобеленами, развешанными на ветвях среди деревьев.
— Здесь все так застыло, — выдохнула Флер, — словно только и ждет, когда заиграет музыка…
Кристабель посмотрела на нее затуманенным взором и чихнула. А ведь Флер была права: эта неподвижность и впрямь казалась волшебной, точно кто-то нарочно заставил застыть эти предметы.
Пока мы прислушивались к тишине, снова начался дождь. Мы стояли и слушали, как капли дождя мягко постукивают по листьям, соскальзывая нам на волосы и за шиворот.
Точно так же с невидимого неба медленно и неслышно соскользнула и ночь, застав нас врасплох: костер мы не разожгли, свежатинки на охоте не добыли, да еще и промокли до нитки. Мы молча двинулись дальше, пока еще могли различать тропу, но потом все же пришлось остановиться: мы уже с трудом угадывали в темноте лица друг друга.
— Но ведь арфист-то здесь прошел! — тихо сказала Даника.
Разумеется, то, что смог этот проклятый безликий любовник Селендайн, конечно же, должны были суметь и мы!
— У нас есть еще травы, мед и немного бренди, — сказала Кристабель.
Флер, которая больше всех страдала от голода, обладая не большим запасом сил, чем у колибри, промолчала. А Джастин вдруг резко вскинула голову и воскликнула:
— Я чувствую запах дыма!
И тут я увидела свет: среди деревьев вдали светились два квадратных глаза и один круглый. Я вздохнула, испытывая огромное облегчение и не чувствуя ни малейшей жалости по отношению к хозяину этого тихого домика, хотя через несколько минут этот человек, кто бы он ни был, должен был обнаружить у себя на пороге нас пятерых.
Однако хозяйка домика отнюдь не смутилась при виде пятерых вооруженных, мокрых и голодных путешественниц, явно намеревавшихся вторгнуться в ее жилище.
— Входите, входите! — радушно пригласила она.
И когда мы гуськом просочились в дверь, я наконец увидела всех тех птиц и животных, о которых мы так тосковали в лесу; все они были представлены в этой комнате: олень и кабан, филин и красная косуля, заяц и горлинка. Я мигнула, но животные остались неподвижны, ибо были сделаны из ниток, или нарисованы, или вырезаны из дерева, или вышиты на занавесках, или написаны маслом на ставнях… Не успела я открыть рот и что-то сказать, как почувствовала, что нас обволакивают всевозможные ароматы готовящейся пищи, и заметила, как Флер рядом со мной пошатнулась.
— Ах вы, бедные девочки! — воскликнула старушка. И хотя все мы были вполне взрослыми женщинами, она в ее возрасте имела полное право называть нас так. — Вымокли до нитки, проголодались…
