– Боюсь, что не в моих. А в ее руках, Барни.
Старик пожал плечами:
– Что ж, тогда вам недолго осталось мучиться. Вот пройдет несколько деньков, мы бросим якорь у Санта-Марии, а там любая разбитная бабенка будет к вашим услугам.
Сказав это, он поднялся и вышел из камбуза.
Морган остался в одиночестве. Последняя фраза Барни никак не выходила у него из головы. На Санта- Марии и впрямь было множество привлекательных особ женского пола. Некоторых он знал довольно близко. Но, вспоминая их, представляя их гибкие тела в своих объятиях, он ничего не чувствовал.
И тут в его воображении возникли лицо и стройный стан Серенити.
И внутри у него все словно огнем опалило.
О Боже! Долго ли ему еще суждено выносить эту пытку?!
Серенити стояла у растворенного окна, глядя на темные волны, гребешки которых поблескивали в лунном свете. Но она словно не замечала этой красоты. Взор ее был обращен внутрь ее собственного существа. Она вспоминала о том, что произошло между ней и Морганом на верхней палубе.
Ей трудно было подобрать слова для тех необыкновенных ощущений, которые он умелыми ласками вызвал в ее теле. Это было сродни волшебству.
Ничего удивительного, что юным девушкам строго запрещалось оставаться наедине с мужчинами. Боже правый, кто бы мог подумать, что прикосновение мужской руки может доставить такое наслаждение?!
Она чувствовала себя виноватой. Ей было стыдно. Ах, зачем она позволила ему увлечь себя на палубу?
И что он теперь о ней думает? Ведь ни одна порядочная женщина не разрешила бы ему столь вольно вести себя с ней.
Но память тела говорила ей совсем другое. Полуприкрыв глаза, она томно вздохнула. Щеки ее заалели.
Что же ей теперь делать? Избегать его?
Это единственное, что ей оставалось. Запереться в каюте и никогда больше не видеть его. Иначе она просто умрет со стыда, вспоминая, как извивалась в его объятиях, стеная от восторга, как позволяла ему… Но полно! Серенити тряхнула головой.
Она ни при каких обстоятельствах не откроет ему дверь. Даже если корабль начнет тонуть или его охватит пламя пожара!
Морган пытался снова увидеться с Серенити, но всякий раз, как он подходил к двери каюты, ответом на его настойчивые просьбы отворить было молчание.
Дверь оставалась запертой.
Мало того, что он был лишен возможности видеть ее. Ему приходилось одалживать чистое белье и рубахи у подчиненных! Ведь она отказалась даже ненадолго впустить его в каюту, чтобы он мог воспользоваться запасами платья.
Серенити отворяла дверь только Корту и Киту.
– Корт! – крикнул Морган, увидев поваренка, который шествовал по коридору с подносом в руках.
Мальчик остановился и почтительно поклонился ему:
– Слушаю, капитан.
– Ты несешь это мисс Джеймс?
– Да, сэр.
– Тогда передай ей вот эту записку. – Морган вынул из кармана камзола запечатанное письмо и вручил ему.
Черт возьми, это была единственная возможность соотнестись с ней. Быть может, она наконец сменит гнев на милость. Джейку, во всяком случае, не раз удавалось именно таким способом смягчать неуступчивые сердца.
Да и, в конце концов, не век же она будет сидеть взаперти?
И что она там делает в одиночестве? Не иначе как снова мастерит шторы? Его прямо-таки передернуло от этой мысли.
Серенити услышала знакомый стук в дверь – негромкий, осторожный.
– Это ты, Корт?
– Ага, мэм.
Она открыла дверь и улыбнулась ему. За последние несколько дней он много чего порассказал ей о себе. В частности, что отец его, совсем как ее собственный, был придирчив и бранчлив, но никогда даже пальцем его не тронул.
Кок оказался совсем не таким человеком, каким она представляла его себе со слов Моргана. Дурное настроение, в каком почти неизменно пребывал бедняга, по большей части объяснялось тем, что он завидовал матросам, которые могли любоваться морскими просторами и дышать свежим воздухом, тогда как он вынужден был день-деньской проводить на камбузе. Вдобавок он был застенчив и потому чурался общества всех без исключения членов экипажа.
Корт являл собой полную ему противоположность. Он любил людей и был едва ли не более болтлив, чем сама Серенити. Она с удовольствием принимала его у себя.
