Зазвучала другая мелодия. Это была песня того старого времени, в исполнении знаменитой американской звезды, поющей на современной эстраде. Ему показалось, что Белое Облако наслаждалась пением. Она была в восхищении, ее голова покачивалась в ритм музыки.

Иногда она легонько задевала его ноги под столом. Сбросив туфли, она босыми ногами отбивала ритм, вводивший ее в транс. Возможно, сидя так близко друг к другу за столом, Чэнь не чувствовал между ними разницы в возрасте. И все другие различия тоже, хотя она практически принадлежала к другому поколению.

Для него и для кого-то другого, кто в шестидесятых годах сидел за школьной партой, бар или кафе ассоциировались с буржуазным разложением, которое тогда осуждалось во всех учебниках. В виде исключения, потому что он изучал английский язык, он мог посетить кафе, заказывая в первую очередь чашку хорошего кофе. Иногда, если позволяло время, за чашкой кофе он подолгу читал книги.

Белое Облако по этим учебникам не училась. Может быть, такое место, как «Золотое время, убегающее в прошлое», символизировало предел культурного вкуса людей, которые пили чай с заваркой в чашках, ощущая себя частью элиты нынешнего общества. Искренне ли она наслаждалась вкусом чая «Липтон» или нет, не имело никакого значения.

Зазвучала танцевальная мелодия. От своего столика отделилась пожилая пара. Они медленно двигались к площадке вблизи рояля. На большом деревянном подиуме могло поместиться не более десяти- пятнадцати человек. Чэнь уловил ожидание во взгляде Белого Облака. Танец мог быть предлогом, который он разгадал, но обнимать кого-то в танце – это было невозможно.

«Вот возьму и проведу этот вечер весело с молодой и симпатичной девушкой – маленькой помощницей, поглаживая ее руку через стол, как Мистер Биг Бакс. Почему бы и нет? Представлю, что я – не старший следователь Чэнь, ежеминутно «политически правильный» член партии. А человек, у которого все прекрасно, который занимает влиятельный пост и которому платят приличные деньги за деловой проект».

Однако судьба не позволила провести этот вечер в баре «Золотое время, убегающее в прошлое». У него зазвонил сотовый телефон. Звонил Чжуан, преподаватель, которого расспрашивала Белое Облако. Ранее Чэнь отправил ему пару сообщений, и только теперь Чжуан перезвонил ему. – Я рад вашему звонку, – сказал Чэнь. – У меня всего один вопрос к вам. В разговоре с Белым Облаком о Яне вы упомянули роман «Доктор Живаго». Как вы думаете, Ян читал это произведение или же написал нечто похожее на него, а может, писал стихи как в «Докторе Живаго»?

– Разве я такое говорил?

– Говорили. Слова были именно такие: «Все еще читает и пишет, что-то похожее на «Доктора Живаго». Не нужно переживать, товарищ Чжуан. Дело не имеет к вам никакого отношения, но ваша информация может очень помочь нам в работе.

Чжуан замялся.

К их столику приближался молодой человек. Подойдя, он протянул Белому Облаку руку, приглашая на танец. Она вопросительно улыбнулась Чэню. Чэнь одобряюще кивнул и в тот же момент услышал как Чжуан продолжил подавленным голосом:

– Теперь Инь и Ян оба мертвы, я думаю, мои слова никому не навредят.

– Да. Никому. Пожалуйста, продолжайте.

Последовала очередная недолгая пауза.

Чэнь сделал глоток вина. Недалеко от него, перед роялем, грациозно двигались Белое Облако и молодой человек. Идеальная пара, оба молодые, энергичные, ритмично двигающиеся.

Чжуан заговорил:

– Я встретил Яна в начале шестидесятых, во время так называемого «Движения за строительство социализма», понимаете, незадолго до культурной революции. Школьные власти назначили Яна и меня в одну и ту же учебную группу. Мы были оба одиночки, и оба были внесены в список, как специальные объекты для промывания мозгов. Однажды ночью нас временно поместили в отдельную комнату для так называемого «интенсивного обучения». Ян говорил, что ему плохо спится, но в одну из ночей я заметил, что он что-то пишет под одеялом в своей записной книжке. На английском языке. Я спросил его, что он пишет. Он ответил, что это рассказ об интеллектуале, что-то вроде доктора Живаго.

– Вы смотрели, что он писал?

– Я не понимаю по-английски. И я вовсе не хотел видеть ни единого слова.

– Почему, товарищ Чжуан? – Ян сказал, что это история одного интеллектуала, который сам овладевал знаниями. Вот и все. Если бы школьные власти узнали об этом, то я мог бы сказать, что это его дневник. По крайней мере, я тогда так думал. Это же не преступление – хранить дневник. Но, если бы я его читал, это было расценено как чтение книги, и я превратился бы в контрреволюционера, скрывающего информацию от властей.

– Да, понимаю, вы не хотели навлечь ни на него, ни на себя неприятности. А вам Ян говорил еще что- нибудь об этом?

– С его стороны было очень наивно говорить мне, что он пишет рассказ. К счастью, я и не имел представления, кто такой этот доктор Живаго, может быть, Ян лично его знал. «Живаго» созвучно с китайским именем. Перевод с китайского языка не вышел в свет… дайте мне подумать, до середины восьмидесятых. Вы же знаете, это было запрещено, так как считалось, что в том романе содержится критика Октябрьской революции. В те годы книга, получившая Нобелевскую премию, была объявлена контрреволюционной.

– Да, да. Я знал одного человека, которого отправили в тюрьму из-за того, что он переписал книгу «Доктор Живаго». Вам повезло, что вы остались в тени, – сказал Чзнь. – Вы когда-нибудь говорили с Яном о ней?

– Нет. Вскоре началась культурная революция. Всех нас, как сломанных глиняных буддийских божков, скинули в реку. Что нас могло волновать?! Меня бросили в тюрьму за так называемое «преступление», которое сводилось к тому, что я слушал радиостанцию «Голос Америки». Когда я вышел из тюрьмы, Яна уже не было в кадровой школе. Потом он умер.

– Есть у вас какие-либо сведения о том, что он продолжал писать во время культурной революции?

– Нет, но сомневаюсь. Сложно представить, что в те годы кто-то мог писать на английском языке.

– Понятно, но Яну было разрешено держать у себя английские книги. Это послабление было сделано благодаря одному особенному слову – «пуканье», я думаю, оно было в стихах председателя Мао.

– Ах да, я слышал об этом.

– Как вы думаете, кто-нибудь еще мог знать об этой рукописи?

– Думаю, нет. Для него это было бы самоубийством, – сказал Чжуан. – Исключение – Инь, конечно.

Когда разговор с Чжуаном закончился, Чэнь что-то записал на салфетке, а также принял решение относительно обеда. Не было смысла искать другой ресторан. Он мог использовать время для себя, чтобы еще подумать. Большую часть времени Белое Облако танцевала далеко от стола, и это было хорошо.

Аббревиатура в рукописи перевода стихов стала более понятна. Если этот роман написан Яном, как предположил Чжуан, то буква «Г» может относиться и к главам. Ян мог использовать в своем романе стихи, вставляя их в разные места текста, так же как в романе «Доктор Живаго». И предположения Пэйцинь о плагиате тоже уместны. Часть романа Яна казалась написанной очень хорошо.

Но где была эта рукопись? Чэнь вообще не был уверен, что эта рукопись существовала.

Чэнь часто записывал свои мысли в записную книжку, на кусочке бумаги или даже на салфетке, как в этот вечер. Позже, по той или иной причине, ему не удалось развить эти идеи, и то, что он записал, так и оставалось фрагментами.

Итак, Ян также мог записывать некоторые мысли бессонными ночами, в дни «Движения за строительство социализма», когда он вместе с Чжуаном был заточен в изолятор. Но эти записи могли и не войти в роман. Чэнь добавил еще пару слов на салфетку и осмотрелся, прежде чем положить ее в карман.

Белое Облако, казалось, всецело наслаждалась атмосферой в баре, чувствуя себя как рыба в воде. Хоть эта новая культура ностальгии не особо привлекала Чэня, он находил достаточно приятным проводить вечер в таком модном месте, в компании столь прекрасной девушки. Здесь она пользовалась

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату