— королева. Моя радость — стужа невзгоды. Вкус наших любовных слез горше смерти.
Мы обречены. Никакие поцелуи не смоют темного знака у нас со лба. Мы обречены. Твоя печаль — это экстаз богов. На ее путах стая черных птиц. Они предсказывают недоброе.
— Мне нравится тебя слушать, — сказала Летиция. — Я сладостно утомлена.
— Доброта радостно струится в твоих жилах, верно?
— Может быть. Расскажи, какое было первое впечатление, когда ты меня увидел?
— Не скажу, — ответил я.
— Расскажи.
— Когда я тебя увидел, все во мне словно заиграло.
— Ты умеешь говорить. Хорошо слушать твои фантазии.
— Вся радость созданий одиночества и есть фантазии.
— Да, — согласилась Летиция. — Фантазия скрашивает жизнь. Наша любовь абсурдна.
— Наша любовь — это эфемерная зима больших зеркал. Она заиндевела и скована.
— Твой язык предназначен просветлять души своими чарами, — Летиция погладила мне щеку и поцеловала. — Но сегодня ничего не выйдет. Мы только будем вместе и все.
— Теперь я знаю, в чем твое превосходство перед Мари-Луизой, — сказал я.
— В чем?
— Твоя душа очищена страданием и утратой.
— Да. Иногда и сама себе я кажусь прозрачной. Но бывает и иначе. А тебе?
— Я испытываю просветление, только соприкасаясь с природой или несясь со скоростью триста километров в час. А так — тлею, убаюкивая свои пороки, как помешанная мертвого младенца.
— Так, я для тебя природа?
— Да. Ты для меня природа. Желтый кладбищенский октябрь. Синтез реальности и мечты. Ты для меня словно видимый через сомкнутые веки свет. Я тебя ощущаю, но не совсем.
В этот момент раздался звонок в дверь.
— Открой, — попросила Летиция.
— Открой сама. Я пойду в заднюю комнату, осмотрю картины.
В задней комнате я устроился на кушетке и стал листать журналы по автоспорту. Отец Летиции как истинный детройтец, кроме всего прочего, интересовался и «Формулой-1».
— Принесли телеграмму, — услышал я голос Летиции.
— Хорошо, — сказал я. — Я обнаружил статью о себе и своих перспективах.
— Билл, здесь, оказывается, еще и женишок, — послышался хрипловатый вокал Рода Стюарта. Их было двое. — Запри-ка ту дверь — видишь, ключ торчит с нашей стороны. Пожалеем женишка. Пожалеем его слабые нервы.
Я бросился к двери, но было уже поздно. Ключ повернулся, и я понял, что оказался в сатанинском капкане.
— Видишь, как затрепыхался твой женишок? Если очень захочет, сможем поговорить и с ним. Мой ножик скучает по работе. Ах, вот если б взять да полоснуть тебя эдак по буферам — что потечет, молоко или кровь?
— Много мудишь, Руди, — хриплым голосом сказал ему Билл. — Берем бумажки и отваливаем.
— Верно, — сказал Руди. — Выкладывай денежки, красавица!
— Все наши деньги в шкатулке на окне, — сказала Летиция.
Вот тебе ситуация, подумал я. В Чикаго меня ограбили дважды. И вот первый раз в Детройте!
— Только сорок долларов, — вновь зазвучал хрип Рода Стюарта. — Маловато. Так просто не отделаешься.
— Мы дома денег не держим, — сказала Летиция.
— И плохо делаете, — сказал Руди. — Придется платить натурой.
— Я даю еще сто двадцать долларов, — крикнул я, спешно вытряхивая карманы. — Только катитесь отсюда.
— О! Женишок! Суй деньги под дверь, женишок!
Я исполнил их приказ, все пихал и пихал доллары в щель под дверью…
— Больше нет? — спросил Билл. Видать, он собирал Деньги.
— Нет, — промычал я. — Открывайте дверь!
— Возни и без тебя хватит, — задыхающимся голосом сказал Руди. — Сиди в своей комнатке и слушай, как пыхтит твоя краля. Меня называют
