— Отнюдь нет, — с горечью возразила Дафния. — Произошло именно то, что ты должен был ожидать.
— Дафф, но…
— Пожалуйста, не пробуй меня убедить, что ты не понял истины так же быстро, как она стала ясна мне!
Она говорила это, не поднимая глаз, по ее виду можно было предположить, что она ненавидит всех окружающих.
— Сильвера убили по ошибке, приняв его за другую лошадь… Она же предупредила, что убьет ее, ну и привела свою угрозу в исполнение.
— Боже мой! — простонал Гейл.
— Если бы эта особа была здесь, — продолжала все также возмущенно Дафния, — то я бы…
— Спокойнее, Дафф! — обеспокоенно запротестовал Гейл. — Пока ничего определенного неизвестно, это всего лишь наши домыслы, и бросаться подобными обвинениями…
— Спокойнее, ты говоришь? — набросилась на него жена. — Быть спокойной, когда все, над чем ты работал на протяжении пятнадцати лет, уничтожено, лежит в обломках у твоих ног. Быть спокойной! Не понимаю, как у тебя поворачивается язык говорить такие глупости. Ты просто еще не осознал, что случилось. Это же тебя разорит окончательно, понимаешь ты или нет?.. Ни один владелец больше не доверит тебе стоящую лошадь, до конца жизни тебе придется тренировать всякие развалины, если ты вообще не превратишься в конюха. Когда я думаю…
— Я знаю, Дафф, что это ужасно…
И вдруг она затихла и замолчала, прижавшись к нему, а он впервые увидел, что они окружены кольцом глаз. Еще острее и весомее он увидел открытую дверь в стойло, где лежал Сильвер, и двоих конюхов, склонившихся над ним. Ночь утратила свою реальность и покой. А у входа стоял дрожащий Сид Картрайт, который сейчас не мог думать ни о чем ином, кроме исчезновения отца.
Неожиданно выскочил один из молодых конюхов, находившихся возле Сильвера, и Гейл по выражению его лица понял, что самое страшное еще впереди.
— В чем дело? — спросил он.
— Боюсь, что мы нашли старину Теда, — сказал парень и с необычайной жалостью посмотрел на сына погибшего.
— Пойдемте, сэр…
ГЛАВА 4
СУПЕРИНТЕНДАНТ ВЕСТ
Для суперинтенданта из Скотланд-Ярда «Красавчика Веста» это было веселое утро, несмотря на дождь и ветер, и тот факт, что, как он великолепно знал, на письменном столе поджидает кипа бумаг, главным образом из категории «текущих дел», которые способны продержать его привязанным к кабинету большую половину дня.
Он на протяжении десяти лет мечтал стать суперинтендантом Департамента Уголовных Расследований, и вот уже шесть месяцев, как ему присвоили долгожданное звание. Это все еще приятно льстило его самолюбию, несмотря на то, что он понимал — такое чувство весьма несолидно. Но ему было лестно слышать: «Доброе утро, суперинтендант», раздававшееся справа и слева, пока он проходил по двору, а потом поднимался по каменным ступенькам здания (лифтом он пользовался редко) и шел длинным коридором к своему кабинету.
К сожалению, последний нельзя было назвать роскошным. Уж если быть беспристрастным, он был немногим больше чуланчика, где с трудом помещался его стол, затиснутый в один угол, и второй стол меньших размеров для детектива-инспектора, а иногда и сержанта, в обязанности которого входило помогать с текущими делами. Однако, окно кабинета выходило на фасадную часть Ярда, а если сильно вытянуть шею, то новому суперинтенданту удавалось увидеть реку и кусочек Вестминстерского моста. Кроме того, на полу лежал ковер, в углу два шкафа для досье, справочников, диктофона. На столе стояли четыре разноцветных телефона, имелась личная тумбочка для собственных вещей, таких, например, как бутылка виски в ночное бодрствование, жестянка с печеньем для ночного горячего времени, когда он не в состоянии выскочить даже в столовую, запас сигарет, ну и прочие пустяки, которые иногда бывали весьма полезными.
Когда Роджер вошел в свой кабинет тем утром, там никого не было, на столе у него лежала гора нераспечатанной корреспонденции и листок с памятными пометками от других суперинтендантов или из различных департаментов.
В первую секунду у Роджера вытянулась физиономия, но вскоре он снова заулыбался.
С годами он не утратил своей почти сценической привлекательности, прозвище «Красавчик» не звучало оскорбительно, скорее — наоборот, а появившаяся седина не была заметна в его светлых волосах.
Природа наделила его быстрыми движениями, незаурядной энергией, выносливостью и неисчерпаемым оптимизмом. Одним словом, он производил впечатление тридцатилетнего, в то время, как в действительности ему было уже 41. Когда он снял с себя намокший плащ с ремнем, повесил его на вешалку,
