малозначительных соревнованиях, максимум два-три раза… Таков закон. Мне ли его не знать? Любой человек, любящий лошадей, непременно бывает уверен, что ему удалось-таки отыскать чемпиона, но такое случается всего лишь раз в четыре-пять лет и нет оснований полагать, что именно ты окажешься счастливчиком. Продай его, Лайонел. И тогда ты будешь совершенно уверен, что твоя мать не сделает ничего такого, что навсегда воздвигнет между вами непроходимый барьер. И на некоторое время у тебя хватит средств зажить самостоятельно. Если бы это не было так близко от нее, я бы посоветовал тебе начать работать с Джоном Гейлом. Он мне недавно говорил, что очень трудно найти жокеев, которые трудились бы не столько ради денег, сколько из-за любви к лошадям… Будь благоразумен, возьми за Шустринга хорошие деньги, пока это еще возможно, потому что действительно может случиться так, что в один прекрасный день ты придешь сюда и обнаружишь, что твоя мать-таки отравила лошадь! Не доводи до этого дело, это было бы настоящей трагедией!
— Я приму меры для того, чтобы ничего подобного не случилось, — горько сказал Лайонел, — я его на этих днях отведу в конюшни Гейла, он там останется месяца на два, на три, сколько потребуется.
— Мне думается, Джон Гейл даст тебе за него тысячи две наличными, — сказал полковник.
— Я вовсе не продаю Шустринга, пора бы это понять! — снова рассердился Лайонел. Он подошел к седлу, висящему на стене, и снял его.
— Я составлю себе состояние на этой лошади. Похоже, ты не видишь, что он обладает решительно всем.
Он довольно резко бросил седло на спину лошади, и та запротестовала, оскорбленная таким непривычным для нее обращением.
— Спокойно, старина, — стал успокаивать ее молодой человек, — мы скоро отсюда уйдем.
Он принялся седлать лошадь, а полковник внимательно следил за каждым его движением, невольно любуясь красавцем-конем.
ГЛАВА 2
СМЕРТЬ ЛОШАДИ
Кэтлин Рассел сидела на пуфике перед огнем, который горел так же ярко, как в гостиной в Фолей-Холле. Она посмотрела на сестру, обхватила руками колени и сказала:
— Я ставлю на Джона.
— Ну, довольно! — оборвала ее Дафния, но без всякой злобы. Она по-прежнему походила на фарфоровую куклу, хотя сидела, свернувшись в уголке большого глубокого кресла по другую сторону камина.
Кэтлин была на два года моложе сестры, но выше и крупнее, хотя ее ни в коем случае нельзя было причислить к рослым женщинам. Сразу было видно, что они сестры, их лица раскраснелись от жара, они обладали простотой и сердечностью, которая привлекла Джона Гейла к Дафнии. Может быть, потому, что как раз внешне это ей не было свойственно.
Гейл сидел гораздо дальше от огня, возле его руки, на маленьком столике, находился стакан с бренди, длинные ноги вытянуты к камину.
— А я ставлю на Шустринга, — заметил он.
— Дорогой, тут нельзя действовать опрометчиво, — вздохнула Дафния, — наши дела не блестящи. Если в этом году ты потеряешь тысячу фунтов, мы вылетим в трубу, не так ли?
— Авось застрянем!
— Я говорю совершенно серьезно. Ты же первый всегда уверял, что у нас недостаточный капитал, чтобы заниматься сомнительными операциями. Ты прекрасно знаешь, что если ты займешься тренировкой Шустринга для Лайонела Фолея, он не сможет с тобой расплатиться. Пройдет несколько месяцев, прежде чем лошадь сможет выступить на бегах, и даже если она и победит, то сначала никакой прибыли не будет. Максимум несколько сотен фунтов, которые надо поделить между тренером и владельцем!
— Мы уже женаты семь лет и тебе до сих пор не довелось жить без куска хлеба и без кровли над головой, — напомнил ей Гейл. — Ну, а поскольку лошадь появится у нас уже после Рождества, то рождественский ужин тебе обеспечен.
— Ты несносен, когда у тебя такое настроение, — притворно рассердилась Дафния, — ох, по всей вероятности, Кэт права, ты все равно поступишь по-своему. Но…
Кэтлин и Гейл продекламировали в два голоса:
— …потом не говори, что я тебя не предупреждала.
Они принялись хохотать все трое, но тут раздался звонок
у парадной двери. Горничная пошла отворить ее. Они услышали голоса, потому что узенький холл сразу примыкал к этому кабинету, который одновременно служил и столовой. Один из голосов принадлежал мужчине. Вскоре дверь отворилась, и горничная доложила:
— Это мистер Лайонел Фолей.
