Чин-Чин… Он стоял как статуя, ничего не говоря, не усмехаясь.
Казалось, она оледенела, потеряла способность двигаться, могла только смотреть на него.
Почему он не шевелился? Молчал? Ничего не делал, ровно ничего… Все было бы лучше, чем вот так стоять в нескольких шагах от дивана. Казалось, он смотрит сквозь нее… Нет, он раздевал ее глазами… Она чувствовала, что рядом с ней находится нечто грязное.
И вот, когда ей показалось, что она больше не выдержит, что у нее вот-вот вырвется крик, его губы зашевелились.
У него был странный голос, как у сильно простуженного человека.
— Итак, миссис Грант, — начал он.
Три самых простых слова. Однако он ухитрился наполнить их ядом, так что от них повеяло чем-то ужасным. В них были и угроза, и издевка…
«Итак, миссис Грант!» — только и всего, но только сейчас она осознала свою беспомощность: она полностью в его власти, и на свете нет ничего, чего бы он не смог с ней совершить.
— Вам удобно?
Еще пара издевательских слов.
«Сейчас вам удобно, но так будет недолго», — мог бы он сказать.
— Вы не будете упрямиться, — проговорил он громко и шагнул ближе.
Она закричала громко и пронзительно. Выражение его лица не изменилось. Он напряженно смотрел ей в глаза и продолжал приближаться. Подойдя вплотную к дивану, он протянул руку и сжал ей грудь. Очень нежно, но ясно показывая, что он может с ней сделать.
— Вам здесь удобно? — вторично спросил он.
— Да, да! — еле выдохнула она. — Да… благодарю вас.
— Вам и дальше будет хорошо, если вы не будете упрямой, — говорил он с таким видом, как если бы ему было больно говорить. — Но я хочу, чтобы вы не слишком долго были тут в одиночестве. Мне хочется, чтобы к вам присоединился ваш муж. Вы сделаете в точности то, что вам будет сказано. Вы поняли?
Да.
— Надеюсь… Потому что, если вы этого не сделаете, вам тогда не будет хорошо, — проговорил он необычайно отчетливо.
Теперь он слегка ослабил напряжение, возможно, потому, что дал понять, что имеет в виду именно то, о чем говорит.
Сейчас Кристина не могла думать даже о Майкле, ею овладело единственное чувство — безмерный ужас.
— Вы прочли газеты? — спросил он.
— Да, да, конечно.
— Я принес вам еще кое-что почитать.
Он вынул из внутреннего кармана пиджака тоненькую книжечку. Заголовок ей ничего не сказал: «Данные».
Она протянула руку за книгой, но вдруг он неожиданно вырвал ее из рук и ударил ее корешком по голове. Удар пришелся по правому глазу, который сразу же заслезился. Она непроизвольно закрыла оба глаза. Теперь она не видела Карози и не знала, что он сделает еще. И вдруг она поняла: он ушел, не произнеся больше ни единого звука.
Долгое время она лежала в полушоковом состоянии, постепенно начиная понимать значение сказанных им слов и ужасной опасности для Майкла… Об этом не хотелось думать. Она сплела пальцы и при этом коснулась оставленной им книги «Данные».
Она раскрыла ее где-то на середине, предпочитая делать что угодно, лишь бы не думать.
На каждой странице имелось по фотографии. Слева была изображена молодая девушка в купальнике. Ей было не больше двадцати лет. Глядя на нее, можно было без ошибки сказать, что у нее веселый и беспечный нрав, как это бывает только в юности. На правой стороне была сфотографирована женщина, одетая в какую-то накидку, доходящую по земли. У нее было старое измученное лицо. Она тоже улыбалась, но это только усиливало жалкое впечатление, производимое ее обликом: невольно думалось, что ей приказали улыбаться, и она повиновалась, но камера верно уловила страдание и усталость.
Под этой фотографией стояла дата: 1943 год, а под левой — 1939 год.
И только сейчас Кристина поняла: это же была одна и та же девушка, снятая с интервалом в четыре года.
Кристина нерешительно стала перелистывать книжку. Всюду с левой стороны были сняты цветущие привлекательные девушки, а с правой — развалины.
Тогда она посмотрела на первую страницу страшной книги. Там стояло всего два слова: Буэнос-Айрес.
После этого она пробыла в полном одиночестве около часа. И вдруг царившую тишину нарушил собачий лай, которого она раньше не слышала. Впрочем, слово «лай» едва ли подходило к услышанным ею звукам. Это был глухой рев, который могли издавать лишь чудовища, вроде того, которое загрызло Дерека Алена.
Нет «никакого» удобства, ничего хорошего не было. Один кошмар!
