— Отвратительное! — согласился Доулиш. — Но я страшно проголодался. Что у нас там? — Он поднял крышку. — Боже мой!
Ветчина, два яйца, помидоры, жареная картошка. Вид и запах еды были настолько аппетитными, что он забыл посмотреть, что там, за дверью комнаты. Но не совсем. Одна из теней уже была около двери, видны были только ботинок и рука.
На старике был зеленый фартук из грубого сукна поверх фланелевых штанов. Рукава синей рубахи закатаны выше локтя, на тощих руках были видны вздувшиеся вены. На ногах — ковровые тапочки.
— Завтрак на двоих, — проговорил он. — Надеюсь, вам было удобно, мистер?
— О, прекрасно! Не думаю, что мне захочется выходить отсюда утром, на улице так сыро!
— Угощайтесь, угощайтесь! — пробормотал Сова.
Внезапно Хелен бросилась вперед, оттолкнула Доулиша, добежала до двери и выскочила на лестничную площадку.
— Вернись! — закричал он.
Но Хелен не послушалась и побежала дальше. Одна из теней материализовалась и схватила ее рукой за запястье. Это был человек — гончая собака. Он ничего не сказал, он просто повернул ее и втолкнул обратно в комнату. Сова быстро отошел и остановился около кровати. Блеск в его глазах, появившийся после того, как он ударил Хелен по лицу, подтвердил все предположения Доулиша. Хелен, закрыв лицо ладонями, упала на кровать. Она заплакала, горько, отчаянно.
Сова сказал:
— Глупая девчонка!.. — И прежде чем уйти, еще раз ударил ее.
Дверь закрылась. Хелен продолжала рыдать.
— Знаешь, малышка, ты слишком много плачешь, — сказал Доулиш равнодушным тоном. — Я голоден. Послушайся моего совета, не дай всему этому остынуть.
Он расчистил место на туалетном столике и принялся за еду. Она была такая же аппетитная на вкус, как и на вид. Даже чай был горячим. Он съел половину своего завтрака, когда Хелен перестала рыдать.
— Вот и прекрасно, присоединяйся. Еще никто не чувствовал себя хорошо на голодный желудОк.
Она выпрямилась, откинула волосы, подвинула стул и начала есть. Несколько минут они молчали.
— Еще чаю? — спросил Доулиш.
— Да, пожалуйста.
Доулиш налил.
— Чувствуешь себя получше? Я хочу поговорить с тобой.
— Мне нечего больше сказать.
— Нет, есть. В конце концов, мы провели вместе целую ночь, это должно настроить тебя на дружелюбный тон. Ты говоришь, что была уже здесь раньше. Где мы?
— Л…Лайм-хаус, Килиджер-стрит, сорок один. Это неподалеку от какого-то дока. Именно сюда они привели Мика.
— Откуда ты это знаешь?
— Он сам сказал мне.
— А что заставило тебя прийти сюда?
— Они… они прислали за мной, когда… когда захватили Мика. Я видела… видела Мика, как раз после того страшного дня, когда они пытали его огнем. Я сделаю все, все, чтобы только избавиться от них. О, лучше бы он никогда не приходил ко мне! Он был бы жив, если бы не пришел. Они получили бы ключи, и все было бы нормально. Это не я убила Мика, а вы. Это вы виноваты в том, что он мертв!
Она с ненавистью посмотрела На Доулиша.
— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — сказал он мягко. — Но ты ошибаешься. Если бы ты и отдала им настоящие ключи, это не помогло бы тебе. Ты всегда будешь в опасности, до тех пор, пока я не приду с ними к какому-нибудь соглашению.
— Какому соглашению?
— Зачем тебе об этом беспокоиться?
Выражение ужаса появилось на ее лице, а с ним и презрение. Он догадывался, что она думает, но лицо его оставалось спокойным.
— Вот как! Вы собираетесь пойти с ними на сговор! Вы собираетесь иметь дело с ними, и вы еще говорили мне, что я непорядочная! Вы хотите получить свою долю, поэтому и не сообщаете в полицию… Вы… вы — крыса! Хуже, чем крыса, змея!
Резко отвернувшись лицом к окну, она уставилась на глухую кирпичную стену. Дождь не прекращался.
Впервые Доулиш начал доверять ей, верить, что только страх заставил ее броситься на лестницу, страх, который был ему вполне понятен. Но она была слабой и своенравной. И если бы ее допрашивали — а ее будут допрашивать, — она сказала бы Кейт или Стину все, что думает о нем.
Он посоветовал:
