тянулась четыре года, с 1839-го по 1842-й и в ходе которой «художнику» пришлось убивать, убивать и убивать.
Опиум. От характерного для складов, забитых брикетами наркотика, запаха извести «художника» тошнило. Даже один только вид кофейного цвета брусков заставлял желудок судорожно сжиматься. Из-за этого он больше не в состоянии был пить кофе. То же самое произошло и с чаем — ведь именно на чай обменивали в Китае опиум. Утешение «художник» находил во все увеличивающихся дозах алкоголя.
По ночам он регулярно просыпался от кошмаров. Его преследовали видения костей и трупов, они кружились в безумном танце, точно в наркотическом видении. Лица убитых им людей напоминали маковые коробочки, которые взрывались, и вместо крови из них вытекала густая белая жидкость.
Громкий стук выдернул «художника» из очередного кошмара. Он рывком вытащил из ножен кинжал, скатился с койки и приготовился отразить возможное нападение.
Стук повторился.
Кто-то стоял на улице и колотил в дверь.
Еще не пришедший полностью в себя после воспоминаний об индийской преисподней, «художник» ползком обогнул койку, перебрался через скомканные газеты и оказался возле маленького окошка спальни — такого крошечного, что сквозь него не смог бы пробраться даже ребенок. Тем не менее на окошке имелась решетка.
«Художник» приоткрыл занавеску и уставился в непроглядную тьму за стеклом. Стук не прекращался. Он отодвинул щеколду, распахнул окно и выглянул наружу. Под газовым фонарем он разглядел частично скрытого туманом человека.
— Что вам нужно? — крикнул «художник».
— Вас призвали!
Глава 13
ИНКВИЗИЦИЯ
На улице Грейт-Скотленд-Ярд клубился туман. Торопясь оказаться в тепле, констебль открыл дверь с надписью «Управление полиции Лондона» и прошел в коридор, который освещали газовые лампы на стенах. Здесь он снял перчатки и потер озябшие руки.
Слева на скамье в неудобной позе сидела пожилая женщина, голова ее была откинута и упиралась затылком в стену. Глаза были закрыты, а рот, напротив, открыт. Констебль подошел ближе, предположив, что женщина, возможно, мертва. Но в следующую секунду заметил, что грудь слегка поднимается и опускается.
На левой щеке у нее виднелся старый шрам от ожога.
Вошедший повернулся к сидящему за конторкой полицейскому и спросил:
— Что она здесь делает?
— Явилась четыре часа назад. Сказала, что хочет говорить с инспектором Райаном. Дескать, у нее есть сведения об убийствах.
— О которых? Субботних или сегодняшних?
— Не угадал. Об убийствах, которые были совершены сорок три года назад.
— Сорок три года назад? Ха-ха. Вроде поздновато сообщать сведения о них.
— Она утверждает, будто знает про те убийства что-то такое, что поможет нам раскрыть нынешние.
— Бедняжка. Ты погляди на нее. Она уже слишком старая, чтобы ясно мыслить, и путает прошлое с настоящим.
— Я спрашивал, что же она хочет сообщить нам, а она все одно талдычила: что ей очень стыдно, что она не в силах повторять это несколько раз и вообще не уверена, что может все рассказать мужчине, а не женщине.
— Ну, поскольку женщин-полицейских у нас нет, ждать ей придется долго. Как думаешь, чего может стыдиться женщина в таком возрасте?
