Впрочем, он не нуждался в запахе лауданума, чтобы догадаться, что Каррузерс балуется опиумной настойкой: это и так было видно по его осунувшемуся лицу. Вернувшись к табурету, Грей мельком заглянул в бумаги, над которыми Каррузерс работал. Это, похоже, были заметки, которые он готовил к трибуналу: сверху лежал отчет об экспедиции, которую отряд под началом Каррузерса предпринял по приказу майора Джеральда Сайверли.
«Приказ предписывал нам отправиться в деревню под названием Больё, в десяти милях к востоку от Монморанси, разграбить и сжечь дома и разогнать весь домашний скот, который нам попадется. Мы выполнили приказ. Некоторые жители деревни пытались оказывать нам сопротивление, вооружась косами и иными хозяйственными орудиями. Двое из них были застрелены, прочие разбежались. Мы вернулись с двумя повозками, нагруженными мукою, сырами и мелкою домашнею утварью; пригнали также трех коров и двух добрых мулов».
Дальше Грей прочитать не успел — дверь отворилась.
Вошедший Каррузерс сел на кровать и кивнул на бумаги.
— Я решил, что лучше записать все заранее. А го вдруг я не доживу до этого трибунала.
Он говорил об этом как о чем-то само собой разумеющемся и, перехватив взгляд Грея, слабо улыбнулся.
Да не волнуйся ты так, Джон. Я всегда знал, что до седин мне не дотянуть. Это вот, — он помахал правой рукой, незавязанный манжет рубашки сполз, обнажив вторую кисть, не единственный мой недостаток.
Он постучал себя по груди левой рукой.
— Мне уже не один доктор говорил, что у меня какой-то серьезный порок сердца. Какой именно — этого никто сказать не может. Возможно, сердец у меня тоже два, — он улыбнулся Грею той внезапной обаятельной улыбкой, которую Джон так хорошо помнил, — возможно, только полсердца, возможно, еще что-то. Я и прежде время от времени терял сознание, но чем дальше, тем хуже. Иногда я чувствую, как оно перестает биться, только трепыхается в груди, и тогда у меня в глазах темнеет и становится трудно дышать. Пока что оно каждый раз начинает биться снова, но рано или поздно оно остановится навсегда.
Грей не сводил глаз с руки Чарли — крохотной ручки, прижатой к обычной, большой руке. Это выглядело так, как будто Чарли держит в ладони какой-то экзотический цветок. Вот обе руки медленно разжались. В этом одновременном движении была какая-то завораживающая красота.
— Ладно, — тихо сказал Грей. — Рассказывай, что там было.
За неподавление мятежа под суд отдавали редко: такое обвините трудно было доказать и потому выдвигали его нечасто, разве что наличествовали другие сопутствующие обстоятельства. И в данном случае они как раз наличествовали.
— Ты знаешь Сайверли? — начал Каррузерс, пристраивая бумаги к себе на колено.
— Нет, совсем не знаю. Я так понимаю, что он подонок. Но вот почему он подонок? — спросил Грей, кивнув на бумаги.
— Потому что мерзавец.
Каррузерс старательно выровнял стопку бумаги, не отводя от нее глаз.
— То, что ты успел прочесть, — это как раз не Сайверли. Это был приказ генерала Вольфа. Я не знаю точно, какую цель он преследует: то ли лишить крепость провизии в надежде заморить их голодом, то ли заставить Монкальма выслать войска, чтобы защитить местных жителей, дав возможность Вольфу их атаковать. Возможно, и то и другое. Однако он целенаправленно терроризирует поселения по обоим берегам реки. Так что нет, это мы сделали по приказу самого генерала...
Он слегка скривился и внезапно поднял взгляд на Грея.
— Джон, ты помнишь Шотландию?
— Сам же знаешь, что помню.
Те, кому довелось поучаствовать в усмирении шотландских горцев под началом герцога Камберлендского, не забудут этого никогда. Он повидал немало горских деревушек, с которыми было то же самое, что с Больё...
Каррузерс вздохнул.
— Ну да. Вот. Беда в том, что Сайверли повадился присваивать себе добычу, захваченную в разоренных деревнях, — под тем предлогом, чтобы продать ее и разделить деньги между солдатами поровну.
— Чего-о?
Это противоречило всем армейским традициям: как правило, каждому из солдат доставалась добыча, захваченная им лично.
— Он кем себя возомнил, адмиралом, что ли?
На флоте принято было как раз наоборот, делить деньги между командой но общеизвестной формуле. Но флот — это флот: команда корабля чаще всего действует как единое целое, в отличие от армейских частей, и, кроме того, на флоте были специальные адмиралтейские суды, которые занимались продажей захваченных кораблей.
Каррузерс расхохотался.
— У него брат — коммодор. Возможно, от него он этого и набрался! Как бы то ни было, — продолжал он, вновь посерьезнев, — денежек так никто и не увидел. Хуже того — он принялся задерживать солдатское жалованье. Платил все позже и позже, штрафовал за мелкие провинности, утверждал, будто
