себя герцог».
Герцог повел себя так, как того и следовало ожидать. Разумеется, Джерард Грей, герцог Пардлоу, тоже явился на эту встречу небезоружным. По словам Адамса, герцог достал свой пистолет из-под камзола — непонятно, то ли он собирался напасть на него, то ли просто хотел пригрозить, — но Адамс испугался и тоже выхватил пистолет. Оба выстрелили; Адамс считал, что пистолет герцога дал осечку, поскольку промахнуться на таком расстоянии герцог не мог.
Пистолет Адамса осечки не дал и не промахнулся. Увидев кровь на груди герцога, Адамс ударился в панику и сбежал. Оглянувшись, он увидел, как герцог, будучи смертельно ранен, но все еще стоя на ногах, ухватился за ветку персикового дерева и вложил остатки сил в то, чтобы швырнуть бесполезное теперь оружие в Адамса. После этого он рухнул наземь.
Джон Грей сидел неподвижно, машинально теребя листы бумаги. Он не видел аккуратных строчек, в которых Адамс описывал произошедшее. Он видел кровь. Темно-алую, сверкающую рубином в том месте, где на нее попали солнечные лучи, проникшие сквозь стеклянную крышу. Отцовские волосы, взлохмаченные, как на охоте. И персик, упавший на те же каменные плиты, испорченный и разбитый.
Он положил бумаги на стол; ветер шевельнул их, и Грей машинально потянулся за новым пресс-папье, чтобы придавить их.
Как там говорил про него Каррузерс? «Кто-то должен поддерживать порядок. Ты и твой брат, — сказал он. — Вы не согласны с этим мириться. И если на свете есть порядок, мир и покой — то это благодаря тебе и таким, как ты».
Быть может. Знал бы он еще, какую цену приходится платить за этот мир и порядок... Но тут Грей вспомнил осунувшееся лицо Чарли, его утраченную юношескую красоту, от которой остались кожа и кости, его упрямую решимость, которая только и давала ему силы дышать...
Да, Чарли — знал.
Когда стемнело, они взошли на корабли. В состав конвоя входил флагманский корабль адмирала Холмса, «Лоустофт», три военных корабля, «Белка», «Морской конь» и «Охотник»; несколько вооруженных сторожевых судов, суда, груженные артиллерией, порохом, боеприпасами, и множество транспортных судов для перевозки войск — в общей сложности 1800 человек. «Сазерленд» был оставлен внизу и поставлен на якорь за пределами досягаемости пушек крепости, чтобы наблюдать за действиями противника. Река была усеяна плавучими батареями и мелкими французскими судами.
Грей плыл вместе с Вольфом и шотландскими горцами на борту «Морского коня». Путешествие он провел на палубе, будучи чересчур взвинчен, чтобы сидеть внизу.
В памяти то и дело всплывало предупреждение брата: «Не давай ему втянуть тебя ни в какие дурацкие авантюры!» — но думать об этом было уже слишком поздно, и, чтобы отвлечься от этих мыслей, он вызвал одного из офицеров на состязание: кто сумеет просвистеть «Старый английский ростбиф» с начала до конца и ни разу не рассмеется? В результате он проиграл, но о брате больше не вспоминал.
Вскоре после полуночи корабли бесшумно спустили паруса и встали па якорь, покачиваясь на темной реке, точно уснувшие чайки. Л’Анс-о-Фулон, место высадки, которое рекомендовали генералу Вольфу Малькольм Стаббс и другие разведчики, находилось в семи милях вниз по реке, у подножия крутых и сыпучих сланцевых утесов, ведущих на плато, которое называлось Поля Авраама.
— Как вы думаете, это в честь библейского Авраама? — с интересом спросил Грей, услышав это название, но ему ответили, что нет, просто на плато стояла ферма, принадлежавшая бывшему лоцману но имени Авраам Мартин.
Грей подумал, что это прозаическое происхождение названия не делает его хуже. На этой земле и так развернутся достаточно драматические события, ни к чему приплетать сюда древних пророков, беседы с Господом... или вычисления, сколько солдат может находиться в стенах квебекской крепости.
Стараясь производить как можно меньше шума, шотландские горцы со своими офицерами, Вольф и его отборные войска, среди которых был и Грей, спустились на небольшие bateaux[25], которые должны были бесшумно высадить их на берег.
Шум реки почти заглушал плеск весел. Сидящие в лодках большей частью молчали. Вольф восседал на носу передней лодки, лицом к своим войскам, но время от времени оглядывался на берег. Внезапно он заговорил. Он не повышал голоса, но ночь была такой тихой, что пассажиры лодки без труда слышали каждое слово. К изумлению Грея, он цитировал «Элегию, написанную на сельском кладбище».
«Напыщенный осел!» — подумал Грей — но все же не мог не признаться себе, что эти стихи звучат довольно волнующе. Вольф не выставлялся, не читал напоказ. Он как будто говорил сам с собою, и, когда он дошел до последних строк, по спине Грея пробежал холодок:
На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная... и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы...
— «И путь величия ко гробу нас ведет!»[26] — заключил Вольф так тихо, что лишь трое или четверо сидящих
