Процедуры, о которых говорил слуга, производил не сам Джеремайя Траск. Скорее уж, их проводили над ним. Изможденного, болезненного вида старик, лет шестидесяти на вид, одетый в пижаму, лежал на кровати, а слуга двигал его ногами – поднимал и опускал, сгибал и разводил в стороны. Другой слуга занимался руками.
Оба на мгновение остановились при появлении посторонних, а затем продолжили свои занятия. Судя по худобе конечностей мистера Траска, не говоря уже об отсутствии какого-либо сопротивления, сам он был не способен управлять собственным телом.
– Значит, он парализован? – спросил Беккер.
– Уже восемь лет, – ответил слуга. – Несчастный случай.
Сержанту потребовалось время, чтобы справиться с собой и решить, как действовать дальше.
– Мистер Траск, прошу извинить, что вошли без разрешения. Я сержант детективной полиции. Нам необходимо обсудить важное дело, касающееся безопасности королевы.
– Он не сможет говорить с вами, – объяснил слуга. – Из-за несчастного случая он лишился дара речи.
Беккер вздохнул. Ему казалось, что он насмотрелся на все возможные формы страдания, но с подобным довелось столкнуться впервые.
– Неужели он совсем не может ответить? А написать?
– Он способен моргать.
– Что, простите?
– Он дает простые ответы – «да» или «нет», – открывая и закрывая глаза. Один раз – «да», два раза – «нет».
– И так целых восемь лет? – Беккер сокрушенно покачал головой. – Помилуй нас, Господи!
Де Квинси подошел к кровати.
Лицо Траска-старшего оставалось неподвижным, но его серые глаза следили за перемещениями писателя. Почти такого же цвета были и волосы старика, и его ввалившиеся щеки, дополняющие общую картину отчаяния.
– Мистер Траск, меня зовут Томас Де Квинси. Много лет назад я написал книгу «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». – Словно подтверждая свои слова, Де Квинси достал бутылочку с лауданумом и сделал глоток. – Кроме того, я написал ряд эссе об убийстве как одном из изящных искусств, еще одно – о «Макбете», а также об английских почтовых каретах, что колесили по нашей обширной стране, пока ваши железные дороги не поставили крест на столь ненадежном транспортном средстве.
Прежде я любил сидеть рядом с кучером, ощущая стремительный бег лошадей и всматриваясь в различные оттенки окружавшего меня мрака.
Траск продолжал наблюдать за говорившим.
– Я был дружен с Кольриджем и Вордсвортом, даже написал о них эссе, но затем второй из них, напыщенный сноб, отвернулся от меня из-за моей женитьбы на, как он выразился, доярке. Я принимаю опиум в таком количестве, что вижу наяву кошмары, в которых на меня набрасываются крокодилы и сфинксы. Единственными постоянными спутниками моей жизни являются многочисленные сборщики долгов, повсюду гоняющиеся за мной. Однажды хозяин квартиры, которую я снимал, целый год не выпускал меня из дома, заставляя непрерывно сочинять, пока я не выплачу ему долг.
Взгляд Траска не выдавал ни малейшего признака смущения, раздражения или заинтересованности. Он оставался столь же безучастным, как сфинксы, о которых упомянул писатель.
Заметив, что в уголке рта Траска выступила слюна, Де Квинси вытер ее своим платком.
– Все, о чем я сейчас рассказывал, – не более чем вступление. Я хотел помочь вам сломать барьер между нами, раз уж я навязал вам свое присутствие. Видите ли, мне придется задать вам вопрос личного характера, настолько личного, что необходимо ваше согласие. Теперь мы достаточно знакомы? Вы разрешаете мне говорить?
Траск смотрел на него неподвижным взглядом, а затем прикрыл веки, удержав их закрытыми чуть дольше, чем при обычном моргании.
– Я расцениваю это как положительный ответ. Благодарю вас. А теперь, прошу прощения за бестактность, скажите: Энтони Траск – действительно ваш сын?
Прошла секунда, за ней другая и третья.
Наконец старик прикрыл глаза и повторил то же действие еще раз.
Де Квинси показалось, что Траск сжимает веки с таким страшным усилием, будто безмолвно кричит: «Нет!»
Из темницы своего высохшего бесчувственного тела Джеремайя Траск следил за странным человеком, одетым словно для похорон. Этот коротышка, а также высокий мужчина и констебль были единственными посторонними людьми, которых он видел за последние… как там сказал слуга, восемь лет? Невыносимая тяжесть потерянного времени обрушилась на разум Траска, комната закружилась перед глазами. Неужели он пролежал неподвижно на этой кровати целых восемь лет? Каждый день повторялось одно и то же, и он потерял счет неделям и месяцам, пойманный в капкан бесконечного ада. Единственное разнообразие вносили адвокаты и банкиры, которых приводил человек, называющий себя Энтони Траском, чтобы показать, будто советуется с отцом по всем подробностям различных деловых предприятий.
«Все верно, отец? – говорил человек, называющий себя Энтони Траском. – Вчера вечером я зачитал тебе документы и высказал свою оценку. Ты
