яркие, образные обороты речи лишь усиливали впечатление. В одном из своих репортажей он описал, как русская кавалерия мчалась к «тонкой красной полоске, ощетинившейся сталью»[17], и с тех пор выражение «тонкая красная линия» стало синонимом доблести британских солдат.
Эмили шагнула вперед и пожала руку Рассела:
– Для меня большая честь встретиться с вами, сэр. Вы сделали доброе дело, рассказав о том, как Флоренс Найтингейл старалась облегчить страдания раненых на войне.
– Боюсь, я сделал недостаточно, – ответил Рассел, отводя взгляд. – Новое правительство, несомненно, продолжит войну, но, надеюсь, у него хватит мудрости навести порядок в армии. Поскольку при нынешней организации и дисциплине мы обречены на поражение. Через несколько дней я отправляюсь обратно в Крым. Возможно, если я стану писать лучше, мои слова произведут больший эффект.
– Вы и так хорошо пишете, сэр.
Рассел кивком поблагодарил девушку и подошел к кровати.
Доктор Сноу отключил подачу хлороформа. Полковник Траск прикрыл глаза, но тело его ничуть не расслабилось.
– Он выглядит таким же измученным, каким был в Крыму, – заметил Рассел.
– Только теперь его мучают новые ужасы, – добавила Эмили.
– Так мне и объяснил ваш отец. Вероятно, обнаружив трупы своей невесты и ее родителей, полковник снова почувствовал себя на поле битвы.
– Мистер Рассел, вам приходилось во время войны сталкиваться с подобным параличом?
– Довольно часто. Те лишения, которые приходится выносить нашим солдатам, тот страх, что охватывает их в преддверии нового боя, – все это способно загнать в ступор даже самого храброго человека. Но я никак не ожидал такой реакции от полковника Траска. Его считали образцом для подражания.
Доктор Сноу отнял чашечку стетоскопа от груди полковника:
– Сердце продолжает биться с прежней бешеной частотой.
– Возможно, ему поможет лауданум, – предложил Де Квинси.
– Нет, отец! – воскликнула Эмили.
– Я согласен с вашей дочерью. Сочетание лауданума с хлороформом может убить его. В любом случае пусть кто-нибудь посидит с ним, – посоветовал доктор Сноу. – Я вернусь утром.
– Мистер Рассел, знакомое лицо может оказать именно ту поддержку, которая ему необходима. Не согласитесь ли вы подождать вместе со мной в соседней комнате, пока он проснется? – попросил Де Квинси.
– Для такого человека, как полковник, я сделаю все, что в моих силах.
– Прошу и вас тоже остаться, Джозеф, – сказала Эмили. – Мне нужно кое о чем вас спросить.
Беккер в равной степени удивился и самой просьбе, и дружескому обращению, которое привлекло внимание всех присутствующих, за исключением отца Эмили.
– Хорошо, – смущенно ответил сержант.
– Кричат оттуда! – определил Райан.
В свете покачивающихся в руках констеблей фонарей он двинулся вперед по затянутому туманом лабиринту Севен-Дайлс.
Крики сэра Уолтера становились все отчаянней.
Райан рванулся в переулок, настолько узкий, что инспектор задевал плечами стены. Он нагнул голову, чтобы не удариться о выступ, затем пролез под балку, что подпирала накренившуюся и грозившую вскоре рухнуть стену.
Крики затихли.
– В жизни не видал, чтоб сюда забралось сразу столько бобби.
Раздавшийся рядом голос заставил Райана вздрогнуть.
– Посмотрим, сколько их выберется назад живыми, – ответил из темноты другой голос. – Передний похож на того молодчика, что поймал меня в прошлом году.
– Пальтишко у него, видать, тепленькое.
Инспектор услышал вдали какой-то шорох.
– Здесь! – указал констебль.
Райан взбежал по ступенькам и пнул ногой дверь, настолько прогнившую, что она разлетелась в щепки от его удара. В темноте показалось, что лежащий на полу человек отбивается от стаи бешеных собак.
Но то были не собаки.
Райан бросился в схватку. Констебли заработали дубинками. Инспектор выхватил из клубка тел оборванного мужчину, затем обезумевшего от ярости
