хорошенькими финочками?". Воображение услужливо нарисовало закутанного в шкуры - от сквозняков - наместника, со своего полутрона смотрящего на отчаянно вырывающуюся девушку и стражников, крепко держащих ее. Кто-то рядом тоном, в котором уже слышна виселица, вопрошает:
- С какой целью ты посягала на власть великого нашего короля в лице его милости наместника...
Мужчина в большом каменном кресле морщится. Его советник всю жизнь хотел быть судьей, да положение не позволило. Да еще эта любовь к титулам. Этак они и к утру не закончат. "А девочка-то попалась. Покушение на власть короля, на жизнь наместника, меня то бишь... да, хм, однако...". Девушка все вырывается и вырывается. "Ну и куда ты побежишь? Тут у каждых дверей стража. Вырвешься от одних, поймают другие. Еще и добавят от щедрот души. Это тебя еще не били. Так, в игры играем. Были б нужны ответы, ты не передо мной бы стояла, а уже вопила от боли в подвалах".
Занавесь волос девушки на миг приоткрывает лицо. И наместнику самому хочется разочек приложить ее по нему. Уже не сдерживаясь, он в миг оказывается на ногах и стремительно шагает вперед. Шкуры шумно падают на пол. Стражники вздрагивают от неожиданности. В ту же секунду не знающие милости пальцы хватают преступницу за горло. Светлые волосы волной отхлынули назад. И вот перед наместником то, что вызвало в нем такую ярость, - молоденькое, такое молоденькое личико. Девушка хватает наместника за руку, стражники по безмолвному приказу уже отпустили арестованную. Она пытается оторвать железные пальцы от горла, уже хрипит. А наместнику хочется ее сильнее сжать эту шейку.
- Будешь отвечать?! Будешь отвечать, я тебя спрашиваю?!
В огромных глазах плещется страх, почти животный ужас. Вот теперь, кажется, до нее полностью дошло, во что она ввязалась и как крепко встряла.
Мужчина трясет ее как куклу. Все, кто в этот момент находятся в зале, ног под собой не чувствуют. Наместник редко выходит из себя.
Он понимает, что надо ослабить хватку, иначе скоро отвечать будет уже некому. Еще пару раз встряхивает ее и выпускает из рук. Девушка отшатывается, но он перехватывается ее за волосы и, тяня за них, откидывает ее голову назад. Его взгляд натыкается на ее глаза. В них уже нет ни единой разумной мысли, ужас напрочь вытеснил их.
- Вот теперь я вижу, что ты готова отвечать на мои вопросы, - заключает он. - Вот отсюда! - рявкает он на стражников. - Все!
Приближенные давно привыкли к его выходкам. "Как удобно иногда быть деспотом", - думает он. Тяжелые двери из темного дерева гулко хлопают за спинами.
Наместник смотрит на девушку. В ее глазах - не просто ужас - паника и ожидание пыток и скорой смерти. Мужчина кривится, рывком притягивает ее к себе и прижимает к широкой окольчуженной груди. Крепко-крепко. Почти так же, как до этого сжимал ее горло. Зарывается лицом в ее растрепанные волосы:
- Дурочка. Дурочка ты дурочка. Ты же даже в мою постель еще мала, а уже за преступления против короля!
И прижимает еще крепче.
Мужчина закрывает глаза и чувствует, как девушку начинает сотрясать дрожь. Рыдания вырываются из самого ее нутра. И прекрасно понимает, что уже не сможет отдать ее палачам...
Такой большой и роскошный с виду паром оказывается неожиданно маленьким, изрытым узкими коридорчиками внутри. Настя перебрасывается парой фраз с соседями по каюте и, забравшись на не в пример нашим плацкартным вагонам широкую верхнюю полку, засыпает.
А на утро - Стокгольм. Он стоит на островах. Каждый из них похож на бусинку-жемчужину в ожерелье королевы. Большего всего Настю поражает обилие камней в городе. Кажется, он вгрызся в скалу или, скорее, вырос из нее.
Их исправно возят по музеям, но несмотря на все старания гида ощущение сказки увеличивается.
Настя любуется узкими улочками, маленькими магазинчиками, причудливыми домиками. И каждый из них кажется чудесным живым существом. И вообще весь город какой-то живой, вечный. Но не так как Рим, к примеру. А в том смысле, что испокон времен здесь жили люди, рождались, влюблялись, играли с детьми, мечтали о чем-то, работали, строили - одним словом, жили, именно жили. Викинги сначала, потом пришло средневековье, а там и Новое время, были и неспокойные восемнадцатое и девятнадцатое столетия, им на смену пришел совершенно сумасшедший двадцатый век. И вот сейчас - начало третьего тысячелетия - а город все это время был - рос, менялся, что-то пропадало, что-то появлялось - но главное, жил. И все в нем жило тоже. Жили дома, и жили улицы, жили мосты, и скверы тоже жили.
Настя смотрела и не могла насмотреться. Ей хотелось благодарить всех богов за это счастье - быть здесь. Она закрыла глаза и почти увидела, как город протягивает ей руки и зовет за собой.
Девушка кивнула и... в миг попала на шумную околопортовую улочку. Хохоча, мимо топала компания матросов. С бочонком на плече за ними шмыгнул еще один. Не так далеко скрипели снастями корабли. Настя свернула за угол. Там около одного из бесчисленных кафе сгрудилась огромная толпа. Она протолкалась поближе ко входу и тут же поняла, что так заинтересовало людей. В кафе читал стихи какой-то сгорбленный блекло одетый уже не молодой мужичок с лукавым взглядом. "Кто бы это мог быть? Ведь называл нам кого-то экскурсовод".
"Жаль я не знаю шведского, - подумала путешественница, выбираясь на свободное пространство. - Тоже послушала бы"...
Экскурсия в скором темпе прошла мимо магазинчика, в котором были выставлены доспехи и средневековая одежда. Настя залюбовалась на длинный
