— В Антибе тоже есть школы. И получше всяких вонючих военных школ.
— Но он же американец.
— Ну и что?
— А то, что он не француз.
— Он и не будет французом. Он будет Уэсли Джордахом.
— Он останется без родины.
— А где, по-твоему,
Рудольф не стал продолжать этот разговор, и остальную часть дороги до Парк-авеню, где была его квартира, они ехали молча. Швейцар подозрительно оглядел Томаса: воротничок расстегнут, галстук свободно болтается, синий костюм с широкими брюками, зеленая шляпа с коричневой лентой, купленная в Генуе.
— Твоему швейцару не понравилось, как я одет, — усмехнулся Томас, когда они поднимались в лифте. — Скажи ему, что я одеваюсь в Марселе, а всем известно, что Марсель — величайший центр мужской моды в Европе.
— Пусть тебя не волнует мнение швейцара, — сказал Рудольф, открывая Томасу дверь в квартиру.
— Ты недурно устроился, — заметил Томас, останавливаясь посреди огромной гостиной с камином и длинным, обитым бледно-золотистым вельветом диваном, по обеим сторонам которого стояло по удобному мягкому креслу. На столах в вазах — свежие цветы, пол устлан светло-бежевым ковром, на темно-зеленых стенах — картины абстракционистов. Окна выходили на запад, и сквозь занавеси в гостиную лилось солнце. Мягко жужжал кондиционер, и в комнате стояла приятная прохлада.
— Мы приезжаем в Нью-Йорк реже, чем нам бы хотелось. Джин снова в положении и эти два месяца чувствует себя очень неважно, — сказал Рудольф, открывая буфет. — Вот тут бар. Лед в холодильнике. Если хочешь обедать не в ресторане, а здесь, скажи завтра утром горничной. Она отлично готовит.
Рудольф налил себе и Томасу виски с содовой и, пока они пили, достал бумаги, полученные в полиции, и отчет частного детектива и передал все это брату. Потом позвонил адвокату и договорился, что тот примет Томаса на следующее утро в десять часов.
— Так, — сказал он, когда они покончили с виски, — что я еще могу для тебя сделать? Если хочешь, я съезжу вместе с тобой и школу.
— Со школой я справлюсь сам, не беспокойся.
— Как у тебя с деньгами?
— Куры не клюют. Спасибо.
— В случае чего, звони мне в Уитби, — сказал Рудольф.
— Договорились, господин мэр, — улыбнулся Том.
Они пожали друг другу руки, и Рудольф ушел, оставив Томаса у стола, где лежали бумаги из полиции и отчет детектива.
Военная школа «Хиллтоп»[11] действительно стояла на вершине холма, и в том, что школа военная, сомневаться не приходилось. Ее, как тюрьму, окружала высокая стена из серого камня, и, проехав в ворота, Томас из окна взятой напрокат машины увидел мальчиков в серо-голубой форме, маршировавших строем на пыльном плацу.
Он подъехал до вьющейся вверх по холму дороге к каменному зданию, похожему на небольшой замок.
Территория школы была ухоженной, аккуратные цветочные клумбы, подстриженные газоны, остальные постройки — больше, солиднее и из того же камня, что и замок.
«Тереза наверняка дерет с клиентов большие деньги за свои услуги, если может позволить себе держать парня в такой школе», — подумал Томас.
Он вылез из машины и вошел в здание. В облицованном гранитом холле было темно и холодно. На стенах висели флаги, мечи, скрещенные ружья и мраморные доски с именами выпускников, погибших в испано-американской войне, в Мексиканской кампании, в первой и второй мировых войнах и в Корее. Холл походил на выставочный зал фирмы, рекламирующей свою продукцию. По лестнице спускался коротко подстриженный паренек с множеством затейливых нашивок на рукаве.
— Сынок, где здесь кабинет начальника? — обратился к нему Томас.
Парень вытянулся по стойке «смирно», словно Томас был генералом Макартуром:
— Сюда, сэр.
В военной школе «Хиллтоп» ученикам явно прививали уважение к старшим. Может, поэтому-то Тереза и определила Уэсли сюда. Ей было бы очень кстати, если бы сына заставили ее уважать.
Мальчик открыл дверь в большую комнату. За столами, огороженными небольшим барьером, сидели две женщины.
— Пожалуйста, сэр, — сказал паренек и, щелкнув каблуками, ловко повернулся кругом и вышел в корр. Томас подошел к ближайшему столу.
