– А в остальных башнях? – закашлялся Игнис.
– По-разному, – уклонился от ответа старик и добавил: – И все-таки, если бы здесь была Никс Праина, мы бы так легко не выпутались.
– Я знал одного угодника, который ее перемог, – прошептал Игнис. – Он сшиб ее с ног. Если бы не стрела, которая пронзила его живот, меня бы здесь не было. Не знаю, жив ли он или нет.
– Его звали Алиус Алитер? – спросил старик.
– Да, – кивнул Игнис.
– Я учил его, – отвернулся угодник.
Глава 24
Тьма
Нет, это был другой звон. Сначала Литусу показалось, что звон был тот же самый, что раздавался у него в ушах, просто он усилился на берегу, но потом понял, что нет. Со стороны Уманни вдоль воды дул ветер, путался в досках убогой пристани, захлестывал мелкими волнами глинистый берег, теребил натянутый к видневшейся на косогоре часовне канат, и висевшие на нем амулеты звенели на ветру – жалобно и обреченно.
– Не обращай внимания, – посоветовал ему Веррес. – Они не звенят. Они не могут звенеть. Чему там звенеть? Раскрашенная деревяшка да шнурок. Они могут только стучать. Так что нет звона.
– Нет звона, – согласился Литус. – Надолго я здесь?
Выстроенные в ряд паломники карабкались на высокий берег. Храмовники с баграми шли в том же строю, пропуская по пять-шесть паломников между собой. Кто-то помогал себе руками, опираясь о глинистый склон, кто-то хватался за канат, и тогда амулеты звенели с удвоенной силой, а кто-то и добавлял в звон малую толику, подвязывал на свободное место и собственный оберег.
– А кто же знает? – удивился Веррес. – Я вот, когда пять лет назад высадился на этом берегу, и сам не знал, надолго ли. И вот пять лет прошло, а я все еще не знаю. Хотя поправился немного. Не будешь дураком, и ты станешь человеком. Ну что, парень, начнем с младшего служки? Поклонишься предстоятелю, и за работу?
Литус оглянулся. Желтые храмовники с баграми стояли безмолвно, но было ясно, что странное оружие они готовы пустить в ход, не раздумывая.
– Мне такой дадут? – спросил бастард.
– Со временем, – кивнул Веррес. – Хотя походы от Уманни к Бараггалу и обратно не то, чего следует желать. Но на поблажки не рассчитывай. Иначе придется усвоить, что Светлая Пустошь – это лучшее место для просветления и чистоты. А теперь идем. Лучше убраться отсюда поскорее, шалит она в последнее время, Светлая Пустошь. Так что, если хочешь добраться до места, держись пока за мной. Энки, благовествующий, спаси и помоги! Вот ты спрашиваешь, надолго ли? А куда спешить-то? Иногда мне кажется, что Бараггал – единственное спокойное место во всей Анкиде.
Веррес продолжал что-то бормотать себе под нос. Литус карабкался наверх за ним, думая, что не все ладно у храмовников в головах, неужели нельзя было вырубить в глине ступени да подбить их досками? Вон сколько досок. Справа от часовни, в десяти шагах, покосился древний сарай, ну так крыша его дощатая не прогнила еще вроде? Разбирай да пили. А если просмолить, так и не на один год хватит. А уж по уму можно было бы и камнем выложить.
У сарая стоял человек. На нем был кафтан или рубаха до колен, которая от времени пошла распускаться, рассыпаться бахромой, но на худых плечах одеяние еще держалось, хотя и похлопывало на ветру. Точно так же и седые волосы человека рвались с его полулысого черепа. Старик стоял неподвижно, лишь иногда переступая на одном месте, и поворачивал голову вслед за каждым, проходящим вдоль каната.
– В глаза не смотреть, – предупредил, обернувшись, Веррес. – Эта мерзость тут и месяца нет как выползла, прочистили ее уже немного, но не хочешь глотать дерьмо, не смотри в глаза. Никогда!
Литус опустил голову, но, уже взобравшись на косогор, не удержался, бросил быстрый взгляд в сторону старика, наткнулся не на глаза, а на запекшиеся черные ямы на их месте, но и того хватило. Дрожь пошла по ветхому телу. Локти старого пошли вверх, руки изогнулись огрызками крыльев на уровне плеч, и сам старик, шаг за шагом, заковылял к бастарду.
Сразу два багра уперлись ему в глазницы, и покуда старый месил ногами скользкую глину, пытаясь справиться с неожиданным препятствием, еще один храмовник саданул по горлу обратной, заточенной стороной крюка. Шея перерубилась, как трухлявый ольховый ствол. Ноги продолжали идти вперед, но тело старика опрокинулось, упало и тут же завязло в глине, продолжая трепыхать руками и ногами. Храмовники стряхнули с багров страшную добычу и подтолкнули окаменевшего бастарда в спину.
– Слушай, – зло прошипел через плечо Веррес, – все, что ни говорю, слушай. Когда пятки запекутся, спрашивать некогда будет, говорить нечем, слушать нечем! Не смотреть в глаза!
Под ногами валялись останки подобных ходоков. Вот показался край вымазанного в глине – цвет в цвет – балахона паломника. Литус взглянул на лицо несчастного. Глаза его вылезли от ужаса из орбит, горла и части щеки не было, словно зверь выдрал их, вонзив клыки. Литус поднял глаза. Цепочка паломников шествовала впереди. Над головой ползли низкие облака. Такие низкие, что даже древний колодезный журавель окунал в них клюв. И Уманни, до которого оставался пяток лиг, тоже тонул в облаках, и крыши изб, выстроившихся вдоль натянутого каната, упирались в облака, и у каждого крыльца стояли люди, подобные тому же старику. И ждали. Запах тлена шибал в нос.
