и любят. Или яд все еще в ее теле? Жалко будет псов. Нелегкое это дело, поймать калба и приручить его.
Пурус оглянулся. На южной стене старого замка было мало народу. Король не стал объявлять траур в предпоследний день ярмарки, объявил его днем позже, мастерам стражи приказал жестко – никаких свидетельств о соболезновании, никаких даров и подношений, все, что нужно королю – холод, спокойствие и отстраненность. Пусть думают, что он не может привыкнуть к ее смерти. Хотя он никак не мог привыкнуть к ее жизни.
Король закрыл глаза, поднял лицо к небу. Солнце понемногу начинало припекать. Все, что он задумал, получится. По-другому не может быть, потому что если не получится, то не будет ничего. Не только для короля Ардууса, – ни для кого.
Он опустил голову, напряг скулы. Все-таки ненависть требовала выхода. Мало было того, что пропала вторая дочь («Дочь – скрипнул зубами Пурус, – свидетельство позора, а не дочь. – Более шестнадцати лет он старательно изображал любящего отца рядом с огненноволосой приблудой»), так и жена умерла на следующий день. Пусть подданные горюют, сочувствуя королю. Пусть горюют и страшатся собственных горестей. Если уж королева сгорела за одну ночь от неизвестной болезни, то что говорить о простых смертных? Никто не может спать спокойно, никто. Все в руках Энки! Все в руках Энки!
«А ведь она знала о бегстве Фламмы, знала. Отчего она покончила с собой? Оттого, что простилась с дочерью, или оттого, что пронюхала его планы? Все ли? Было бы жаль, если она не успела узнать о его планах относительно отца рыжей. Очень жаль. Как бы он хотел сообщить ей об этом! Ведь он только потому и оставлял Тричиллу живой, чтобы однажды явиться в ее комнаты и сообщить, что ее избранник, ее подлинный избранник – мертв. И как жаль, что он, король Ардууса, не может заточить негодяя в темницу, чтобы прикручивать фитиль его жизни медленно и неутомимо. Никаких сомнений, она все поняла, поэтому и приняла яд. И Фламма убежала по той же причине. Один вопрос: кому еще успела рассказать Тричилла о своих подозрениях?»
Пурус снова оглянулся. Дочь Фосса и сын Болус за спиной. Дочь в слезах, как положено женщине. Болус стоит, прикусив губу. Молодец. Из парня будет толк. Главное, чтобы жену подбирал с умом, а не как он, брал старшую из тиморского выводка, где все с юности замешивали свои будущие беды. Ну, с женой сыну придется помочь. А кое-кому уже не поможешь. Чуть в стороне стоит брат Кастор с женой и дочерью. Невысокий, светловолосый, лобастый. Не похожий ни на старого короля, ни на своего брата, ни на свою сестру. Точно ли он его брат? Или, как позднее и Тричилла, королева-мать спуталась с каким-нибудь лаэтом? Не оттого ли отец Пуруса не дожил до глубокой старости? И не он ли ускорил смерть собственной жены? И ведь тоже Арундо. И Кура урожденная Тотум, яйцо из лаписского гнезда, окаменевшая, словно знает, что грозит ее родным, тоже Арундо. И их дочь, белобрысая уродка Лава – тоже Арундо! И позор королевской семьи – Монедула, младшая сестра короля, тоже Арундо! Легла под простого стражника! Опозорила на всю Анкиду! Стражника того уж давно нет, бросили в каменный мешок, заморили, скормили крысам, десять лет потом сочувственно кивали и разводили руками в ответ на слезы мерзавки: пропал бедолага, отбыл и ничего никому не сказал, и что теперь? Вот она стоит, льет слезы. Над кем плачешь? Поплачь над своим сыном, рожденным от простого стражника. Поплачь над Лаурусом, который стоит рядом с тобой. Недовольна, что он всего лишь мастер восточных ворот? А твой король, дрянь, недоволен, что мастер восточных ворот носит его имя – Арундо. Стереть, уничтожить, развеять прах по ветру и забыть навсегда. И семью его, в которой жена – простолюдинка и двое детей – парень и девчонка, и тоже все Арундо! Отбросы, и туда же, Арундо! Уничтожить!
– Мурус! – позвал мастера стражи король.
– Да, Ваше Величество, – шагнул вперед, склонил голову мастер стражи.
Софус, стоявший за спинами проклятой родни, низко поклонился в ответ на королевский взгляд. «Давай», – махнул ему король. Маг согнулся еще ниже, скрестил пальцы, приложил руки ко лбу, зашевелил губами. В глубине устроенного на железной решетке кострища что-то зашипело, затрещало, посыпались искры, и вот побежали по соломе и поленьям языки пламени, затрещало дерево, начало темнеть белое покрывало, и вмиг вспыхнуло, оделось пламенем тело.
– Новости? – коротко бросил король воеводе.
– Ее Высочество принцесса Фламма пока не найдена, – сдавленным голосом произнес Мурус. – Три отряда продолжают искать ее. В Бэдгалдингир она не заходила, тиморскую переправу не пересекала, к Кируму тоже не выбиралась. Наши соглядатаи везде! Как только она появится, сразу же будет препровождена в Ардуус!
– А если она мертва и лежит где-то на краю Пустоши? – отчеканил побледневшему воеводе Пурус. – Ты знаешь, любезный Мурус, что свейские дозоры снялись с охраны ее границ и почти все ушли на север? Ты знаешь, что нахоритские разбойники грабят деревни по правому берегу Азу, захватывают невольников и гонят их в Светлую Пустошь, где продают их слугам Лучезарного? А знаешь, что несколько кирумских деревень уже пожрала нечисть, выбравшаяся из Пустоши? А если кости Фламмы лежат в лесном овраге?
Побледнел Мурус. Стиснул зубы, но устоял. Не мастером стражи тебе быть, воин, а дружинным. В бою цены тебе нет, а в дворцовых коридорах ты дерьмо. Правильно говорил почтенный Флавус Белуа, который не только одаривал советами короля Ардууса, но и первый прислал вассальный договор: не нужен королю верный воевода, потому как никто не должен даже на толику заменять короля. Королю нужны несколько слуг, которые будут вести его королевство к славе и которые будут ненавидеть друг друга и выслуживаться перед королем.
– Калбов высылайте, – процедил сквозь зубы Пурус. – Калбов со стражниками и загонщиками. Пятый день со дня исчезновения Фламмы, почему калбы все еще на псарне? Еще новости есть?
– Гости покинули Ардуус, – с трудом справился с языком и губами Мурус. – Торопятся, чтобы успеть вернуться на коронацию. На той неделе должны прибыть великие мастера магических орденов. Никс Праина отбыла на юг, но обещала тоже успеть. Предстоятели Храмов оповещены, все будут.
