кисетами в том числе. Лава придвинула к себе подарок Литуса и первым делом ощупала главный кисет. Мантия была на месте.
– Ты хоть знаешь, что это такое? – спросила Лакрима Лаву.
– Подарок моего мужа, – пожала плечами та. – Он его получил от матери.
– Да, – кивнула Лакрима. – Я изучала эту историю. Если ты ее забыла, я напомню. В ордене Смирения Великого Творца, который именовался среди немногих, кто о нем знал, орденом Смерти, было много послушников. Но и у его главы, которая была известна под именем Виз Вини, и у тех, кто подвизался в этом ордене, была одна черта. Они были изгоями. Отринутыми людьми или бежавшими от людей. По тем или иным причинам. И Виз Вини, или, если уж на то пошло, Амади, была такой. Когда Лучезарный появился под этим небом, с ним не было ни аксов, ни мурсов, ни еще какой нечисти. Говорят, что где-то в его тайниках хранились, подобно личинкам пчел в улье, гахи. Также у него было некоторое количество мерзости. Те же сэнмурвы, семена каких-то растений. Разное. В основном он привел сюда людей. Здесь уже были люди, но он привел других людей, которые мало чем отличались, можно сказать, вовсе не отличались от каламов или аккадцев, даку и дакитов. Которые те же люди.
– Я слышала об этом, – прошептала Лава. – Я не знаю многого об Амади, но…
– Ее больше нет, – ответила Лакрима. – В тот миг, когда нам с тобой удалось развоплотить одну из величайших мерзостей Эрсет – главу ордена Тьмы Манина, Амади не стало. Она оказалась развоплощена. И сделала она это сама.
– Сама? – не поняла Лава.
– Мне трудно об этом судить, – призналась Лакрима. – Я не была в Самсуме, и хотя останки моей башни позволяют мне видеть, но расплетать магию после ее завершения – пустое дело. Никогда ничего не узнаешь точно. Амади убила Телоха. Это очевидно. Избавила Анкиду от мерзости, равной Манину. Может быть, ей пришлось пробраться в самую гущу врагов, и она развоплотила себя, чтобы избежать пыток. Но это вряд ли. Не Амади бояться пыток. Думаю, она поняла, что все идет к краю…
– К краю? – переспросила Лава.
– Повторю еще раз, – вздохнула Лакрима. – Когда Лучезарный появился под этим небом, с ним не было ни аксов, ни мурсов. Но со временем, обретая все большую и большую силу, он смог призывать. Амплус считает, что он отлавливал, забрасывал свою волю в сущее, словно сеть, и вытаскивал оттуда то, что ему нужно. Но я думаю, что дело было в зове. Он звал, и из бездны к нему приходили избранные им – мурсы и аксы. Духи и полудемоны, поскольку если Лучезарный был сам демоном, то призвать равных себе он не мог. После низвержения Лучезарного, в Анкиде остались семь аксов и двадцать два мурса. Думаю, что воля Лучезарного играла тут не самую главную роль. Он не собирался низвергаться в бездну. Думаю даже, что и гахи были оставлены им до времени не потому, что он готовил подарок после своего отбытия. Он или не успел их приготовить тогда, или что-то его отвлекло. Может быть, даже усилия Энки. Мы ничего не знаем о том, что ждало бы Лучезарного здесь, если бы он промедлил.
– Но почему аксы остались? – спросила Лава. – И почему двадцать два мурса?
– Так бывает, – кивнула Лакрима. – Сделай внутри чаши семь шипов и насыпь в нее сырых клубней. А потом вытряхни их. Семь штук останутся в чаше. Я не сильна в знании полудемонов, но Фера говорит, что всякий из них подобен чаше. Всякий из них мечтает о полноте. Потому что осязают свою несравнимость с демоном как некую ущербность. Всякий из них пытается восполнить ее. И Фера считает, что каждый из аксов, не думая об этом, удержал в Анкиде троих мурсов. А сами аксы удержались, повиснув на семи узлах, образовавшихся от семи звезд, которые сопровождали Бледную Звезду.
– Камни Митуту, – прошептала Лава.
– Именно так, – согласилась Лакрима. – Семь аксов, двадцать один мурс. И знаешь, что их объединяет? Да, они разные, хотя на каждом из них стоит печать ужаса. Они все были призваны из бездны. Не оттуда, куда ушел из этого мира Энки, а оттуда, куда сгинул Лучезарный. И они в ужасе от того, что могут туда вернуться. В диком ужасе, пусть даже кто-то из них служит тени Лучезарного.
– И Амади… – начала Лава.
– Она была самой своевольной, – кивнула Лакрима. – Амплус говорил, что ее даже не было на поле Бараггала. Только ее. Единственной. Видишь, порой упрямство значит больше, чем сила. Но именно тут и кроется загадка. Потому что упрямство дозорной башни ничто, когда рушатся горы. Меня не оставляла в покое мысль, что скрыться полудемону от демона невозможно. Я, конечно, слышала о мантии, которая скрывает в себе. Даже предполагала, что именно она помогла Амади избежать участи большинства аксов на поле Бараггала. Хотя никогда не верила, что Амади, или Виз Вини, подобна мудрецам, проводящим десятилетия за изучением свойств веществ и сил. И вот благодаря тебе эта тайна, мне кажется, приоткрыта.
– Благодаря мне? – удивилась Лава.
– Ты воспользовалась мантией, – пожала плечами Лакрима. – Я взяла ее в руки, пока тебя выхаживали мои послушницы. Расправила, осмотрела. Поняла, что я не знаю, кто ее мог сделать. Не знаю, как эта мантия действует. Не знаю, откуда она берет силу, потому что никакого мума ей не надо. Не знаю, почему она усиливает чувства. Ведь ты с ее помощью увидела седьмую башню?
– Да, – выдохнула Лава.
– Она не целая, – понизила голос Лакрима. – Это я разобрать смогла. У тебя половина мантии. Вторая половина где-то еще. Возможно, она была у Амади.
– Но… – не поняла Лава.
