– Почти сорок тысяч воинов мы потеряли в этой битве. Если бы ее не было, сейчас здесь собралось бы не сто шестьдесят тысяч воинов, а двести тысяч. А если бы не битва у Хонора, не битва с ордой у Аштарака, нас было бы еще больше. Я уже не говорю о наших братьях, которые сейчас скрываются за стенами Ардууса. Мы не знаем, что там творится, но чувствуем, что беда, пришедшая к нам с юга, уже давно хозяйничает в нашем сердце.
Никто не проронил ни звука. Только угольки потрескивали в жаровне.
– Нас осталось сто шестьдесят тысяч, – повторил Лаурус. – И эти сто шестьдесят тысяч нам дороже, чем кому бы то ни было. Но война только начинается. Может быть, из нас в живых останется только каждый второй. Может быть, только каждый пятый. Может быть, никто. Но пока нашим домам угрожает беда, война продолжается.
Кама слушала Лауруса, затаив дыхание. Он был ее дальним братом, но она почти никогда не разговаривала с ним. Даже и видела-то его всего несколько раз, хотя, как все отпрыски королевских домов, знала об этой ужасной истории, в которой сестра короля Ардууса – Пуруса вдруг влюбилась в обычного стражника – Клавуса Вадума. Самой Каме эта история ужасной не казалась. Ужасным было ее продолжение. От запретной любви родился Лаурус. Клавуса Пурус сгноил в застенках, затем довел до смерти собственную сестру. Сам Лаурус женился на обычной тирсенке, долго скрывался на чужбине, потом нанялся воином в войско ардуусского воеводы Муруса, и вот он теперь говорит эти важные слова и говорит их в том числе перед теми, в чьи уши хотя бы раз, да залетали грязные сплетни о ветрености сестры короля Ардууса.
– Отряд Казуса ушел на юг, – продолжил Лаурус. – Они проверят, остался ли кто-нибудь жив в Хоноре, заглянут в Аштарак, пройдут левым берегом Утукагавы до Бабу. Если гахов там не окажется, доберутся и до Араманы. Мы могли бы осесть на этом берегу и ждать от них известий, а потом вернуться в наши замки и затаиться там, надеясь, что гахов больше не будет, а для другого врага мы неприступны.
Лаурус окинул взглядом собравшихся в шатре.
– Нет. Другой враг страшнее гахов. И это – не только орда. Не только обезумевший Ардуус. Не только Эрсет, что уже теперь рвется в Анкиду через стены Бэдгалдингира. Другой враг – наследник Лучезарного. И ждать его у собственного порога – самое глупое, что мы могли бы придумать.
– А что, – подал голос лишь начинающий оправляться от тяжелой раны наследник аштаракского трона Калтер Типанум, – разве среди нас есть угодники? Есть кому обхватить себя за плечи на поле Бараггала, чтобы новое порождение Лучезарного провалилось сквозь землю так же, как его прародитель? Я приношу извинения, что не могу пока встать, мои ноги плотно перемотаны снадобьями и полотном, но может мне кто-нибудь ответить, есть среди нас угодники, которые спасут нас?
– Нет, – раздался голос Иктуса.
– Кто ты? – спросил Калтер.
– Никто, – поднялся Иктус.
– Я тоже никто, – встал Канем, с перевязанной до плеча правой рукой.
– И я, – скривил в ухмылке дакскую физиономию Касасам.
– А я сын динского тана, – вскочил с места худой, почти мальчишка Флавис. – Но до тех пор, пока моя земля не освобождена, тоже, наверное, никто.
– Спокойнее, – встал на ноги и закашлялся едва начавший оправляться от ран Фалко. – Пока война не окончена, мы все тут никто. А уж потом обернемся, посмотрим, кто из нас кем стал. Дорогой Калтер, я счастлив тебя познакомить с Иктусом из Даккиты, который так же, как мы, может гордиться королевской кровью, но который был бы достоин нашего поклонения, даже если бы родился в грязной ночлежке от безвестной женщины. Именно он сделал так, что сто тысяч гахов завязли вокруг проклятого для них холма!
– Тогда помогите мне встать, – стиснул зубы Калтер, и когда его подняли, опираясь о стоящих рядом, поклонился Иктусу. – Калтер Тимпанум, наследный княжич Аштарака, приветствует и благодарит тебя, Иктус.
– Иктус Фиделис приветствует и благодарит тебя, Калтер Тимпанум, – поклонился княжичу Иктус и поочередно поклонился всем, кто сидел в шатре. – Мое почтение и благодарность всем, кого я вижу. Всем, кого я знал и кого узнал в последние дни. Фалко Верти, наследному принцу Фиденты, благословение земле, которую нам пришлось полить кровью. Фелису Адорири, воинское мастерство и искусство воеводы которого ничуть не уступают доблести воинов Лаписа, проявленной у того самого холма. Кулпе Адорири, чьи дозоры помогли нам выжить, отправляя к нам помощь. Флавису из Дины, который ведет небольшую дружину, но сражается так, как будто за его спиной неисчислимые полчища. Удивительной Субуле Нимис, чье войско обрушивало смертельный ужас даже на гахов. Каутусу Скутум и Луксурии Скутум, чей путь через боль и испытание доблести был длиннее пути всех остальных, потому как эта боль началась с Араманы. Веритасу и Сикилте Краниум, да вернется прекрасное королевство Бабу к миру и спокойствию как можно быстрее. Моим друзьям – Ремордету, Канему, Спиранту. Моим покровителям – Камаене, Процелле и отсутствующему здесь Дивинусу. Моему спасителю, тому, кто подсказал и увидел то, что было нам нужно для этой победы – Касасаму. Лаурусу, который, как я уже понял, никогда не сдается. И всем, кто не выжил, но сделал свое дело, низкий поклон.
Они поднялись все. Затем сели, и Иктус, дождавшись кивка Лауруса, вновь поднялся:
– Я впервые говорю в таком кругу. И это тем более важно, что я, как многие, кто нашел себе укрытие в Лаписе, думал об этой войне все последние годы. О неминуемой войне. О неминуемой крови. И мои мысли неизменно возвращались к тому, что происходило тут недалеко у холма Бараггал, полторы
