– Я сам думал, что улетел, – признался Котенкин. – Как эти набежали, на крышу гаража его забросил. Тут посмотрел, а он лежит, как лежал. Сломанный, наверное, не мог улететь. Короче, попробовал я его починить. Внутри ничего не трогал, там что-то вроде губки такой, не понял. Но жестянку поправил, как мог, запаял по краю. Покрасил. К магниту прилепил. Вчера весь день продержал. Сегодня. Толку нет. Не оживает он что-то. И это плохая новость, Генка. Так что держи. Твой ведь. На память.
Генка взял кубик, погладил его, прижал к щеке, положил на стол.
– А еще хорошая? – напомнила Аленка. – Ты ведь сказал, что хороших новостей две?
– Так это просто, – прошептал Котенкин. – Инопланетяне существуют, и мне кажется, что они неплохие ребята.
– Ну, я не уверена, – на всякий случай заметила Аленка и уронила одну из костяшек. Они стали падать одна за другой, покуда не упала последняя, ударившись о кубик. Щенок залаял. Кубик вздрогнул. Затем с него слетела краска. Потом по матовым граням пробежали тонкие линии. И вслед за тем кубик распался на двадцать семь крохотных кубиков, которые тут же сложились в три маленьких квадрата.
– Ой! – вскрикнула Аленка.
Только девочки умеют пугаться и радоваться одновременно.
30
– Где твои? – прошептал Котенкин через минуту, когда к друзьям вернулась способность говорить. – Где тетя Аня и дядя Саша?
– На крыше, – приложил к глазам бинокль Генка. – Сидят на коньке. Хотели проверить, чего я там забыл, но им там понравилось.
– Чтобы никому, – предупредил Котенкин.
– Понятно! – выдохнула Аленка. – Так он что, ожил все-таки?
– Почти, – серьезно сказал Генка. – Теперь нужно человечка сложить. Точнее – трех. Помогайте.
Фактор неопределенности
Слежку Денис почувствовал в пятницу. Вырвался с работы на пару часов раньше, чтобы отправить на дачу сына, въехал во двор, зарулил к исходящему пухом тополю, вышел из машины и замер. Двор показался чужим. Как личный дневник, в котором не добавилось ни строчки, но чует, чует сердце – шарил по страницам чужой взгляд. Денис бросил взгляд на бабушек, полирующих у подъезда скамейки. На соседа, выгуливающего у жестяных гаражей лохматого терьера. На третий этаж. Володька, самозабвенно заполняя пространство тесного московского двора мыльными пузырями, радостно помахал отцу с балкона. Главное – не волноваться. Спокойно. Маринка сумки набивает, парень уже при параде. Только по стабилизатору и могли вычислить. Значит, к браслету пока не прикасаться. Отвезу своих и утром вернусь. Вот только, что жене сказать? Управлюсь ли за день? И управлюсь ли вообще?
– Ну? – Маринка улыбнулась с кухни, развела в стороны мокрые руки, позволяя себя обнять. – Освободился?
– Не совсем, – вздохнул Денис. – Сверхурочка одна появилась. Завтра с утра придется вернуться. Вечером приеду. Наверное.
– Есть будешь?
Она не сказала больше ничего, даже не отстранилась, но Денис понял – обиделась. Еле заметно надула губы. Нотки радости приглушила в голосе. И все же прошептала, прижавшись щекой к плечу:
– Не думай ерунды. Я не обижаюсь, я расстраиваюсь.
Через полчаса Денис погрузил семейство в машину, выкатил на Дмитровку, вот-вот собирающуюся выйти из автомобильных берегов, своевременно выскользнул из Москвы и уже к ужину въехал в деревню. Обрадованная теща привычно засуетилась. Володька, стянув со стола теплый пирожок, умчался на деревенский пруд. Маринка пустилась перемалывать с матерью деревенские новости, и даже ночью, когда приглушенный лай соседской собаки слился с сопением уставшего сына, уже прижимаясь к мужу, продолжала лить вдруг пробудившийся деревенский говорок:
– Воды наносить, огурцы прополоть. Опять же соль привезла, а сахар забыла. Мешок надо, не меньше! Малина в этом году будет хорошая. Мамка жалуется, что клубнику мальчишки на задках ободрали. Раньше собаку привязывала, а теперь, как Рекс от старости сдох, никакого спасения. И то, собака – не кошка, с ней и поговорить можно…
Денис улыбнулся в темноте и в ответ на возмущенное: «Да ты не слушаешь меня, что ли?», потянул жену на себя.
– Ну и скрипучая же кровать! – угадала Маринка его мысли.
В субботу Денис поднялся рано, почаевничал на терраске и по непривычно пустынному шоссе вернулся в Москву. Припарковался под тем же тополем, поднялся на третий этаж, вошел в квартиру. Неприятный холодок, вновь обдавший его во дворе, в квартире почти обжигал. Денис плеснул из графина воды в стакан и, отпивая мелкими глотками, прошелся по комнатам. В детской поверхность воды подернулась мгновенной рябью. Здесь, подумал Денис. Ждет. Что ж, когда-то это должно было произойти… Если не уничтожил сразу, есть надежда вывернуться.
Денис принес утюг, воткнул его в розетку и, дождавшись, когда щелкнет терморегулятор, надавил клавишу. Из отверстий с шипением ударило паром. В то же мгновение мутное облако заклубилось у Володькиной кроватки, поднялось, расплылось по потолку, протянуло щупальца, сжало запястья, стянуло обручем горло, обожгло. Денис выронил утюг, прохрипел, задыхаясь.
