— Теленок! — хмыкнул другой.
— Ерунда, — не согласился Санек, свистнул посрамленному Шарику и вразвалку отправился прочь.
— Мой будет! — заявил ровесник Макарова Серега.
Но пес остался ничьим. Он не подчинился никому, хотя от угощения не отказывался. Он позволял себя гладить, но подрагивающая возле желтых клыков черная губа не давала смельчаку расслабиться ни на мгновение. Пес не отзывался ни на какие клички и не пытался занять какое-либо место в ребячьей или собачьей стае. Он был сам по себе, и Макаров смотрел на пса с завистью. Наверное, потому, что его даже тихий рык неизменно отгонял четвероногую мелочь и освобождал дорогу от двуногой.
Пес проявлял некоторую благосклонность только к Макарову. Он бесцеремонно обнюхивал карманы поклонника, снимал сизым языком с ладони лакомство, но однажды зарычал и на мальчишку. Валяясь на траве, Макаров откатился в сторону и случайно залетел под пса. От неожиданности тот подскочил, накрыл съежившегося Макарова четырьмя лапами и зарычал по-настоящему, именно так, как зарычал на Шарика, заставив того поджать хвост. Макаров не поджал хвост, но страх, сковывающий мышцы, почувствовал. Он съежился, прижал руки к животу и замер, разглядывая сквозь зажмуренные глаза оскаленную пасть. Пес нехотя спрятал зубы, с явным недоумением обнюхал испуганное лицо Макарова и лизнул того в нос, а потом перешагнул через нечаянную жертву и ушел.
— Теперь он — твой хозяин, — хихикнул Серега, пряча в голосе зависть.
— Да пошел ты, — принялся отряхиваться Макаров.
— Сам пошел, урод, — тут же отозвался Серега. — Собачья подстилка!
— Сам урод! — стиснул кулаки Макаров.
— Ну, — прищурился Санек. — И кто кого? А ну-ка. Пацаны! Сейчас Макар с Серегой драться будет.
— Чего это мне драться? — не понял Макаров, который драться не умел и еще никогда толком не дрался.
— Да трус он, — сплюнул Серега.
Макаров оглянулся. Верзила Санек смотрел на него с презрением, а остальные — с любопытством, которое в одно мгновение могло обратиться таким же презрением. Он почувствовал противную дрожь в коленях и, чтобы не выдать ее, широко расставил ноги и сжал кулаки.
— Кто трус?
— Да ты! — скривился Серега.
Макаров ринулся на врага первым. Он зарычал точно так же, как только что рычал пес, обхватил противника левой рукой за шею, повалил, а правой еще в паденье стал бить Серегу в живот, не чувствуя, что выбил палец и продолжает разбивать костяшки кулака об армейскую бляху Серегиного ремня.
— Прямо как пес! — хихикнул кто-то из толпы, в ответ накатил хохот, а Макаров взглянул в испуганные, расширенные глаза побледневшего Сереги, который замер под ним так же, как минуты назад застыл сам Макаров, и почувствовал, как через захлестывающее торжество струится мелкое гадливое чувство.
— Ладно, — раздался разочарованный голос Санька. — Пошли на пруд, купаться.
— А ты молодец, — подошел к Макарову, который рассматривал опухающий кулак, Колька. — Пацан!
— Ничего так, — ударил его по плечу Санек.
— Еще и рычал! — подпрыгнул маленький Игорек.
— Пацан! — подтвердил еще кто-то.
Его хлопали по плечам, обсуждая подробности короткой драки, просили порычать до самого пруда, даже Серега присоединился к общему хору. Макаров стал своим в один миг и, ощущая почти настигнутую лучшую жизнь, уже прикидывал, как перебинтует руку и будет рассказывать про сломанную кисть, что освободит его от последующих драк, и что переросток Санек вовсе не такая уж мерзость, какой он показался Макарову при первом знакомстве, и о том, сколько теперь у него друзей.
На следующей день пес не появился. Он не появился и на второй день, и на третий, и через неделю.
— Пришел и ушел, — высказал предположение Макаров, тасуя над брошенной в траву кепкой колоду карт и испытывая непонятную грусть. — Или хозяина отыскал.
— Ага, — хихикнул Колька. — Санек его на поводок взял и в лес отвел. Мы его на суку повесили. Хрипел еще, тварь такая! Тяжелый! Серега ему камнем глаз выбил, а он все дергался!
Макаров бросил карты, поднялся и, жмурясь от дурноты, пошел прочь.
