меру сил и возможностей что-то делать. Хотя бы сучить лапками в молоке, как та глупая лягушка из надоевшей притчи. И он покорно сучил, не переставая, лапками, взбивая неиссякаемое молоко жизни, смутно догадываясь, что беды находят слабых, как вода находит низменности и впадины, стекая с утесов и холмов, и что все его попытки стать утесом столь же бессмысленны, как и попытки затормозить или ускорить течение времени. А время, не прислушиваясь к его просьбам, упорно пыталось вести его то прямой дорогой, то окольными путями из полинявшего детства в бесцветную старость. Или время не знало, что он — облако?
Это опять была она. У него уже начинала налаживаться новая жизнь, когда она вынырнула из ниоткуда и сказала, что ей необходимо, наконец, оформить развод. Детей они не нажили, поэтому развод оказалось оформить несложно. Уже сидя в загсе, он спросил у нее, зачем эта спешка? Она зло ответила, что у нее должен быть ребенок. Он похолодел и вновь натянуто спросил ее, не его ли это ребенок?
Да. Иногда выжить помогает и способность быть идиотом. Если бы еще эта способность оказывалась незаметной для окружающих. Конечно же, этого не могло быть. Слишком давно они расстались. Но она заплакала. Не от его слов. От того, что все закончилось именно в этот момент.
Ну вот. Почему, когда мой герой попадает в трудные обстоятельства, у меня чешутся руки добить его самым безжалостным образом? Или самым банальным. Откуда эта жестокость? Наверное, это месть. Мне хочется сделать ему больно, потому что больно мне. Но в этом случае месть беспричинна, так я сам являюсь источником своей боли. А ему остается только вздрагивать и оглядываться на невидимого создателя.
Так? Или это грозные окрики суровой реальности вынуждают меня замирать над клавиатурой перед каждым абзацем? И бить, бить, бить! Ну? Что там?
Горькое перемежается со сладким, а грустное со смешным. Жизнь состоит не только из любви и ненависти, но и из всякой ерунды. Ерунды много больше. На порядок. Иногда она вытесняет любовь полностью. Ненависть вытеснить сложнее.
Его дела слегка пошли в гору, он начал сводить концы с концами, все еще пребывая в мечтательном заблуждении по поводу наличия истинной шкалы ценностей этой жизни и равномерности распределения несправедливости во времени и пространстве. Проблемы не заставили себя ждать, явившись в образе двух малоприятных типов с маленькими глазками, выглядывавшими из воротников спортивных костюмов.
— Ты догадываешься, кто мы? — спросили они.
Он догадался. Стал неестественно весел и оживлен. Он был уверен, что его со всеми убытками и проблемами просто невозможно отнести к благополучному клану коммерсантов. Он представлял себе все это отребье в образе романтических героев Марио Пьюзо и не предполагал, что действительность застигнет его врасплох.
— Вы считаете, что предприниматель должен платить вам независимо от того, есть у него прибыль или нет? — помог он сформулировать застрявшую в их головах фразу. Они открыли рты, подумали и опять закрыли, утвердительно кивнув при этом квадратными головами.
— Наверное, вы хотите сказать, что, если не можешь платить, нечего заниматься бизнесом? — помог он им со второй фразой. Они кивнули еще раз. Он погрустнел и сказал, что обдумает их предложение, и предложил встретиться позже. Но позже случилась налоговая проверка. Оказалось, что мелкие недочеты в работе его предприятия вылились в крупные неприятности в виде штрафа, похоронившего не только финансовые предположения молодого спортивного рэкета, но и весь его собственный бизнес как таковой. Что ж, вздохнул он про себя, еще одной неприятностью меньше на этой дороге в сторону облачного неба. Жизнь продолжалась.
Писать, не имея сюжета, легче. Что такое сюжет? Это некий смысловой стержень, на который основные части текста нанизываются так же, как колечки детской пирамиды. Сложишь не по порядку, получишь вместо привлекательной геометрической фигуры разноцветного уродца. И даже то, что все колечки по отдельности смотрятся замечательно, не спасет результат неаккуратной сборки. Рассказ без сюжета, это та же пирамидка только россыпью. Без стержня. При остром желании колечки можно нанизать на собственный палец. А можно оставить, как есть.
Раб сюжета продумывает его течение, водопады и повороты. Он связывает действия героев многочисленным набором позвякивающих причинно- следственных связей. Он заводит их иногда в такие места, что месяцами вынужден придумывать, как помочь им выбраться обратно. Его герои любят, ненавидят, умирают и рождаются, подчиняясь не автору, а сюжету. И его текст будет закончен только тогда, когда на последней строчке изнурительного творения появится разрешенное сюжетом слово «конец».
Текст без сюжета может быть закончен в любом месте. Более того, готовый текст без сюжета может быть разорван на две или более частей. И каждый из этих кусочков может оказаться полноценным рассказом. Без сюжета. Однако ценность такого текста определяется совсем не так, как калибр у охотничьего оружия. В идеале бессюжетный текст без утраты сколько-нибудь действительной ценности допускает дробление до одного слова. Гениальное произведение можно разделить даже на буквы. И вряд ли хоть одна окажется фальшивой.
Он не опустился на ступень ниже. В том положении, в котором он находился, все дальнейшие перемещения были возможны только по плоскости.
