— Да! — подскочил уменьшившийся Василий.
— Что там пишут в ваших книгах? Жидкие метеориты бывают?
— Нет, Илья Петрович! В основном железные и каменные, но чисто теоретически ведь это мог быть и кусок льда! А если он растаял?
— Да нет. Если уж в воздухе не растаял, за десять часов на земле уж точно бы не растаял. Да и не слышал я еще, чтобы из-за куска льда полгорода сдурело! Как вас зовут?
— Павлик.
— Местный?
— Нет. Приезжий. На лето к бабушке.
— Вот. Все проблемы из-за приезжих. Оккупанты тоже все всегда приезжие. Стоит вспомнить историю — любую смуту затевали приезжие! Местные, они спокойнее! Даже если и негодяи. Мы к ним привыкшие, знаем, чего ждать. Так почему же, Павлик, на тебя зона не действует?
— Какая зона?
— Как же какая? Более двух километров в диаметре. Аккурат вокруг того места, где твой метеорит упал или капнул, если он действительно жидкий. И не войти туда, не выйти. Сразу «крыша едет». С ума люди, понимаешь, сходят. А те, которые и так без ума, — Грядищев кивнул в сторону унесенного на аутодафе «стаей белых птиц» Брысина, — те вон слепнут или еще что. А тебе как бы и ничего? Чем ты это можешь объяснить?
— Не знаю, — ответил Павлик.
— Не знаешь? — Грядищев еще раз осмотрел мальчишку, словно намереваясь его раздавить. — Что ты там еще видел?
— Все как обычно. У дома Семена Пантелеева машина брошенная стоит. Пожарная. И вокруг воронки, где этот… метеорит лежит, пожарники спят. Еще по улице Водопьянова санитары и милиционеры ходят. Как-то странно…
— Странно?
— Ну, бесцельно. Как пьяные. Речь вашу слышал. По радио.
— И все? То есть больше ничего о зоне ты сказать не можешь?
Павлик отчаянно замотал головой.
— Ну, что же, расскажи еще о своем жидком метеорите. Какой он?
— Он больше меня размером. Малиновый такой, светится немного. И теплый, как кисель. Только не пачкается.
— Пачкается! — оборвал его Грядищев. — Уверяю тебя, что пачкается. И многие уже не отмоются никогда…
— И еще я подумал, — Павлик нерешительно замолчал на мгновение. — Может быть, он живой?
— Живой? — Грядищев засмеялся. — Ты только этого при Софье Ивановне не говори. Уж живого метеорита мы точно в нашем городе не допустим. Только нам космических паразитов не хватало. Послушай, Павлик. А не мог бы ты оказать услугу нашему городу?
Павлик тяжело вздохнул. Не нравилось ему это все. Не нравилась палатка. Не нравился длинный прозрачный тоннель, через который его гнали молодые курсанты с испуганными лицами. Все коленки сбиты. И этот страшный человек, у которого не было глаз, только два мутных колодца без дна.
— Ты слышишь меня?
— Не знаю. Наверное, смог бы. А что я должен буду сделать?
— Скажи мне, Павлик, что ты делаешь, когда тебе больно?
— Терплю.
— А если еще больнее?
— Плачу.
— А если еще больнее!?
— Не знаю.
— Да. Тебе этого лучше бы не знать. Так вот, Павлик. Мне сейчас очень больно. Нам всем сейчас очень больно. Городу нашему очень больно. Больнее, чем когда можно поплакать. Этот метеорит, живой он или мертвый, твердый или жидкий, попал нам всем в самое сердце. А что, если то, что ты видел, это не малиновый кисель, а кровь нашего города? Мы ранены, Павлик, и нам нужно лечиться. Хочешь быть санитаром?
— Я… я не знаю.
— Тебе не придется ничего делать. Почти ничего. Возможно, только провести в зону тележку, канат, какой-нибудь груз, не знаю. Нам нужно вытащить оттуда наших людей. Их надо спасти!
— Зачем? Ведь они там живут.
— Это им только кажется, что они живут. Зона действует неощутимо, но безошибочно. Может быть, нам даже придется уничтожить метеорит. Тебе не приходилось играть в бомбочки? Ну, что ты? Все маленькие дети мечтают играть в бомбочки. Любой мальчишка взрывал в детстве бутылки с карбидом. Ты хочешь устроить самый настоящий взрыв? Городская газета напечатает твой портрет…
— Илья Петрович! — полог палатки откинулся, и в снопе дневного света показалась пирамидальная фигура Лафетова. — Илья Петрович! ЧП!
