Что ж, придется пройти одну остановку пешком.
Она вошла в вагон и села к окну, сразу отключившись от происходящего вокруг. Трамвай звякнул по ушам зазевавшегося пешехода и без всякого энтузиазма пополз по рельсам. Миновал остановку «Улица Булдягина», названную вместе с улицей в честь какого-то неудачливого террориста начала века и от руки неумело исправленную в «Улицу Бульдогина», затем приободрился и побежал в сторону трамвайного депо, но, как это скоро выяснилось, напрасно. Вагоновожатый не оправдал ожиданий изношенного транспортного средства и направил вагон дальше, к морскому училищу. Этого трамвай вынести уже не мог и с вздохом выпустил синий дымок из-под задних сидений, что пассажиров нисколько не удивило, поэтому окончательно разочарованному вагону пришлось пыхтеть по рельсам дальше.
Против своей воли она слушала плывущие сквозь звон и лязганье по салону разговоры и машинально отмечала повторяющиеся слова: «метеорит», «мэр», «оцепление», «заражение», «зона», «излечение», «церковь», «ФСБ» и еще какие-то едва слышные и совсем непонятные словосочетания. На остановке «морское училище» в вагон вошли несколько курсантов с озабоченными лицами, противогазами через плечо и какими-то прорезиненными свертками в руках. Она улыбнулась их бескозыркам. Ее всегда смешило присутствие морского училища в городе, единственную речку которого можно было перейти вброд в самом широком месте. Конечно, если вспомнить, что столица — это «порт пяти или семи морей», то иметь морское училище в каких-нибудь ста пятидесяти километрах от порта — не такая уж и глупость. По крайней мере, будет меньше утонувших.
Трамвай миновал улицу Парковую. По зеленой траве шли люди в белой одежде с бритыми головами, били в барабаны и что-то пели. Немного дальше вдоль линии трамвай обогнал процессию, напоминающую крестный ход. Впереди пятился священник, размахивая кадилом и обращаясь с какими-то словами к следующей за ним пастве, состоящей из молоденького служки с хоругвью в руках, некоторого количества старушек удивительно малого роста, сытых мужиков с благостными лицами и такого же количества любопытных и зевак. Она удивилась, потому что не помнила никаких церковных праздников в это время, затем присмотрелась, выныривая из полузабытья, и поняла, что все люди, которых она видит в окно, идут в одну и ту же сторону, туда же, куда едет трамвай. Трамвай остановился на остановке «Кулинарный техникум», всех высадил, никого не посадил по причине отсутствия желающих и, весело погромыхивая, укатил.
Она оказалась в толпе людей, которые стояли, сидели на траве, на бордюрных камнях, переговаривались, гудели, как потревоженный улей. Пекло полуденное солнце. Посередине трамвайного кольца стоял, накренившись на бок, зеленый вертолет с крупными буквами на боку «МЧС», охраняемый курсантами с нервными лицами и мучеником-милиционером в «теплом» салатовом бронежилете с надписью «ДПС» на спине. Справа, из-за чугунной ограды сквера, поднимались громадные зеленые палатки, дымила полевая кухня, и безвольно колыхался на флагштоке ленивый белый флаг с красным крестом и полумесяцем. Впереди, за остановкой «улица Миклухо-Маклая», там, где толпа внезапно оканчивалась, стояла цепь, состоящая из людей в противогазах и странных желто-серо-зеленых балахонах. А еще дальше, метров через двести-триста, поднималась стена буйной растительности ядовитого зеленого цвета, испещренная пятнами невообразимых расцветок и форм. Там, за этой стеной, где-то там должен быть ее сын, ее единственный ребенок, смысл ее жизни, ее больное сердце, вся ее вселенная. Ноги у нее подкосились, и она упала на людей.
15
Короля делает свита. До известного момента. То есть делает, но может и растоптать. Если же она не может растоптать, значит, либо свита плоха, либо король хорош. Свита была совсем неплоха. Более того, она была прекрасна. Она стояла позади «короля» несокрушимой стеной. Дай им в руки мечи и арбалеты, одень их в латы, перенеси на мгновение в мрачное средневековье, да не дай счастливым роком в предводители сэра Грядищева, тут же раздерут королевство на крохотные княжества и мизерные графства. Перессорятся, перепьются, перережут друг другу глотки, уверяя друг друга в вечной любви, погрязнут в обжорстве, блуде и роскоши на фоне множества согнутых, закабаленных, снующих, как муравьи в тщетных попытках обеспечить себе на крохотную толику больше, чем жалкий кусок хлеба, похлебку и деревянные башмаки. Да что там латы? Что мечи, что пушки? Все это не более чем условность, пока этот мир держится на хрупком равновесии между страхом слабых перед сильными и мечтой первых стать вторыми.
Да. Каждый ефрейтор мечтает стать генералом, но, к счастью, несмотря на печальные исторические исключения, судьба не благоволит к ефрейторам. И пусть печет их рок, как грязная торговка пончики в придорожном ларьке, целью эволюции и природы являются фигуры совсем иного масштаба и свойства. Что за гул давит нам в уши? Это пчелиный рой. Убей матку, и разлетится он по воздуху, рассеется в дым, погибнет в безвестности, покусав при этом всякого безжалостно и жестоко. Маткой города, властителем великолепной, но беспомощной свиты был Илья Петрович Грядищев.
Сейчас он стоял в десяти метрах от границы зоны, упершись взглядом в зеленую стену сумасшедших джунглей, и молчал. Остальные члены ГКЧП и некоторые приглашенные толпились слегка позади по полуокружности радиусом примерно метров в двенадцать. Радиус в отношениях начальник — подчиненный говорит о многом. Определяется этот радиус внутренним ощущением подчиненным комфорта или дискомфорта при общении с начальством. В минуты душевного спокойствия начальника он может быть размером и в полтора метра, и в метр, и меньше, если речь идет о подчиненном-женщине, либо расстоянии до начальствующего уха. В минуту начальственного раздражения он увеличивается метра на два или три. В минуту его душевного волнения он
