Оставалось надеяться, что визиты Дока помогут мне не сойти с ума.
Я вздрогнул, когда он провел стетоскопом по моей голой спине.
— Дыши глубоко, — напомнил он мне.
Слабый хрип на вдохе напомнил мне, что я уже несколько дней без сигарет, а Хупер все еще должен мне пачку. Хотя, наверное, теперь шансов забрать ее у меня мало.
Док не стал комментировать хрипы.
— Отлично, — выдал он наконец. — Ваша очередь, Раштон.
К этому мы уже привыкли. После того как солдаты приносили нам завтрак, приходил Док, измерял у нас давление, слушал сердце и брал кровь. А еще колол витамины. Изгибы локтей у меня были уже как у наркомана.
Я сидел на полу со своим журналом и пытался проникнуться изображениями осенних листьев в Старом Квебеке. Из зеленого в желтый, потом в оранжевый, потом в красный, в коричневый и наконец в ничто. Такова жизнь. Я никогда такого не видел. У нас в Копе было два сезона: сухой и дождливый. Засуха и наводнение. Это была суровая земля, но другой я не знал — и мне ужасно хотелось домой.
А не крутиться в консервной банке посреди черной пустоты.
Я услышал, как Раштон резко втянул воздух, когда Док прижал стетоскоп к его коже. Я тоже это почувствовал и передернулся. От осмотров ему становилось не по себе. Он неловко напрягался каждый раз, когда до него дотрагивались. Док был хорошим мужиком, но после четырех лет с Безликими Раштон устал быть предметом изучения.
Я подвинулся на кровати и протянул руку. Раштон сидел, наклонив голову, и глубоко дышал для Дока. Его волосы закрывали глаза, но это не имело значения. Он и так чувствовал, что я рядом.
Он потянулся ко мне. Наши пальцы сплелись, по коже пробежал ток, а сердцебиение снова синхронизировалось. Он поднял голову и улыбнулся.
— Спасибо.
Интересно, это странно — то, что мне начинали нравиться вспышки вожделения, охватывавшие его, когда мы соприкасались? Охватывавшие нас обоих? Мне нравилось, как он на меня смотрит. Нравилось, что от его прикосновений сердце бьется чаще. Нравилось, что он нуждается во мне. Нравилось, что я для него важен.
Хотя долго это все равно не продлится. Либо мы все умрем, как я думал, либо Кай-Рен исправит эту связь, как говорил Раштон. Возможно и то, и другое, но пока все не пошло прахом, я этим наслаждался.
Меня вгоняло в ступор то, что Раштон знал, о чем я думаю, когда зачастую я сам этого не знал. Хотелось ли мне хотеть его? Я не мог ответить на этот вопрос. Но покалывающее ощущение, когда мы соприкасаемся, мне безумно нравилось.
В то утро мы впервые принимали душ вместе. Это не должно было казаться таким уж странным. Я мылся с парнями и раньше, с кучей парней, но вдвоем это было ужасно неловко. Мне приходилось смотреть на него, а когда я отвел глаза, то вдруг понял, что смотрю прямо на его член. И я в принципе ничего не имел против его утренней эрекции, но при виде ее мой собственный член тоже начал твердеть. После этого мне пришлось отвернуться и уставиться в стену, надеясь, что это не похоже на приглашение. Стоя под струями воды я горел от стыда, но притворяться, что ничего не случилось, было бесполезно, потому что он прекрасно читал мои мысли. Мое сердце бешено колотилось, и ничего хорошего Раштону это не сулило.
— Гаррет, — позвал он, и я услышал панику в его голосе.
Я развернулся и увидел, что его шатает. Я поймал его за руки, и мы застыли, смотря друг на друга, пока ему не стало лучше. А я вдруг понял, что мое смущение, как и его деликатность, неважны. За все время в душе я ни разу до него не дотронулся, потому что я не пидор, а Раштон был слишком хорошим парнем, чтобы навязываться. Так что мне нужно было взять себя в руки и напомнить себе о собственных обязанностях.
И мне вроде как нравилось, когда, соприкоснувшись, мы оба вздрогнули от электричества.
Раштон крепче стиснул мои пальцы и повернул голову посмотреть на меня, пока Док слушал его сердце. Наше сердце.
Волосы скрывали его лицо, и я с трудом удержался, чтобы не протянуть свободную руку и не откинуть их с блестящих зеленых глаз. А может, провести подушечками пальцев вдоль его подбородка.
Дерьмо! Откуда взялась эта мысль?
Первым желанием было вырвать руку, но я не стал. И дело было не только в том, что из-за меня он чуть не потерял сознание в душе. Скорее — в том, что мне это нравилось.
Губы Раштона сложились в робкую улыбку, а щеки покраснели.
Прошлой ночью я ждал, что он меня поцелует, и я бы позволил ему это. Не отвечая. Сейчас же мне хотелось толкнуть его на кровать и поцеловать самому. Хотелось, удерживая его голову, запустить пальцы ему в волосы. Хотелось прижаться к нему, чтобы чувствовать, как вжимается в него мой член. Черт, я хотел почувствовать, как его член прижимается к моему.
Если бы не Док, одному Богу известно, что бы я натворил.
Я проснулся рывком. Я лежал рядом с Раштоном. Он пристроился у меня под боком, закинув руку мне на грудь. Я слегка поерзал, боясь разбудить его, но мне надо было как-то стряхнуть с себя этот сон.
Мне снился Безликий. Он возвышался надо мной. А я был связан, подвешен на руках. Я не мог пошевелиться, а Безликий стоял у меня за спиной, дышал мне в шею. Его дыхание было прохладным, и он шипел на меня, как змея. А я просто висел, и мышцы в плечах ныли в ожидании удара. В ожидании того, что он вопьется клыками в мою шею.
Боже. Откуда эти мысли? От Раштона или из укромных уголков моего больного воображения? Какой кошмар.
Раштон потянулся.
— Гаррет? — прошептал он. — Ты в порядке?
— Да, — отозвался я в темноте. — Просто приснился странный сон.
— Хорошо, — пробормотал он и погладил ладонью мою грудь. Это совсем не расслабляло. — Хочешь, я лягу у окна?
Как с маленьким. Я залился краской.
— Хорошо.
Он перебрался через меня. На мгновение я оказался прямо под ним и испугался, что мое тело отреагирует, а потом мы откатились в стороны.
— Ты правда ненавидишь космос? — спросил он, повернув голову и посмотрев на меня.
— Правда ненавижу, — ответил я.
— Почему? — Он протянул руку и сплел пальцы с моими.
Наше сердцебиение выровнялось.
— Потому что там холодно и темно, и потому что он высосет из тебя весь воздух, пока твои легкие не лопнут, а глаза не повываливаются из орбит, — пояснил я. — Этого мало?
Он улыбнулся.
— Пожалуй, достаточно.
Мы полежали еще немного. Мне никак не удавалось стряхнуть с себя сон. Он все еще прятался на задворках сознания. Я боялся, что, если засну, то снова попаду туда.
— Мне нравится бескрайность, — наконец сказал Раштон. — Я всегда думал, что стать свободным можно, только осознав собственную незначительность. Почувствовать себя такой крохотной, но все же частицей волшебства вселенной. Времени, пространства и вечности.
Я вскинул брови. Отец называл это сладкими россказнями. Ими можно было приправить любой бред, так чтобы звучало красиво.
— Вселенная безбрежна, — продолжил Раштон.
Я поморщился.
— Не моя.
Раштон вздохнул:
— Когда ты был маленьким и смотрел на звезды, разве от них не захватывало дух? Тебе никогда не было интересно, каково там, высоко?
— Теперь я знаю, — ответил я. — И здесь хреново. — Раштон не ответил, поэтому я добавил: — С Земли звезды мне нравятся. Но на станции, когда какая-нибудь машина откажет, и ты не сможешь дышать… Или когда шлюзовая камера сломается, и все окажутся в полной жопе… Я не понимаю, как кто-то может хотеть сесть за штурвал Ястреба, когда там между тобой и вакуумом, который в случае чего вывернет тебя наизнанку, будет еще меньше защиты.
«Все пилоты Ястребов — чокнутые», — говорил Хупер. А уж он-то в этом разбирался.
— Там красиво, — мечтательно вздохнул Раштон и повернулся к окну. — И мы гоняемся за звездным светом.
Его восхищение коснулось меня легким дыханием, но я отпихнул его подальше.
— В космосе происходит много дерьма. И это дерьмо убьет нас всех. — Я уставился в потолок и прерывисто вздохнул. В голове опять всплыл сон: я, подвешенный в темноте и холоде, ожидающий удара. — Мне нравится ощущать землю под ногами, чувствовать на спине солнечные лучи и знать, что я могу дышать вволю.
