При мысли о похмелье мне захотелось выпить. Интересно, как там Хупер со своим новым перегонным аппаратом, который он прятал в кладовке у Трубы-7. Мы, конечно, не должны были пить, но, твою мать, много ли других развлечений на Защитнике-3? Играть мы тоже не должны были, но нам это не мешало. Хупер все еще торчал мне пачку курева за проигрыш в покер.
Причем ставки мы делали не только в карты. Мы ставили на то, в каком порядке будут прибывать говнолеты. Спорили, кто быстрее взберется на альпинистскую стену. Спорили, будет ли новенький в первую ночь распускать нюни. Спорили, нагнут ли его в душе и расскажет ли он об этом.
Мне повезло. Со мной это случилось только раз, и инстинкт подсказал мне держать язык за зубами. Если по каждому поводу плакаться своему куратору, уважения от других не дождешься, а вот когда ты отвязываешь у парня страховку, пока тот карабкается на стену, и он падает… в общем, он понимает, что сделал, чтобы это заслужить, и тоже молчит. Я все еще помню выражение лица Уэйда, когда он увидел, что я сижу на стене прямо у крепления его страховки. Я дал ему забраться повыше, так что, когда он потерял точку опоры и сорвался, то пролетел тридцать футов, прежде чем плюхнуться на маты.
«Мелкий засранец!» — орал мне Уэйд, когда его уносили в медотсек. Несколько его дружков после меня за это хорошенько отделали, но оно все равно того стоило. Не я ведь теперь хромаю.
Я подумал об этом, и Раштон сжал мои пальцы.
— Все хорошо, — услышал я в своей голове.
Мои глаза распахнулись.
Черт. Раштон это слышал? То есть эта фигня действует в обе стороны? Или это просто эхо того, о чем он успел подумать, прежде чем я уснул, или Раштон и сейчас у меня в голове, больной извращенец, копается в том, что ублюдок Уэйд сделал со мной тогда в душевой? Потому что я больше не сопливый подросток, и мне не хотелось, чтобы он меня таковым считал. Это было три года назад, и я с тех пор изменился. И отомстил.
Я отодвинулся от него насколько возможно, пока не наткнулся на поручни койки. Впрочем, она была слишком узкой, так что мы все еще соприкасались.
— Я принесу поесть, — сказал Док, его лицо за стеклом шлема казалось размытым.
— Да, Док! Да здравствует медпаек! — Я попытался изобразить привычный энтузиазм, но ничего не вышло.
Как и у Дока со смешком.
Еда на Защитнике-3 была дерьмовая, правда в медотсеке чуточку лучше, чем в казармах. Овощи здесь были тушеные, а не консервированные, а мясо не разваливалось как мокрая губка, когда ты протыкал его вилкой. Еда была одной из причин, по которой я так часто торчал в медотсеке. Порой мне доставалось то, что не доели пациенты.
Раштон скосил на меня глаза. Я что, выдал в себе помойщика? Именно так мы дома называли ибисов, которые рылись в мусорных ямах: помойщики. Иногда подобные мысли вызывали у меня улыбку. Не сегодня. Сегодня мысль о доме меня не успокаивала. Сегодня она засасывала, словно черная дыра.
Несколько минут спустя вернулся Док с двумя подносами. Он подтащил поближе стул и стал смотреть, как мы едим.
— В твоей крови все еще ничего нет, Брэйди, — сообщил он мне. — Если к утру ничто не изменится, ты свободен. Ну, насколько можно быть свободным в данных обстоятельствах.
Меня накрыло облегчение. В смысле нас. Иисусе, да я из-за этого чуть не опрокинул свой обед.
— Док, я не понимаю, что происходит. Это так странно.
Я боялся, что он сочтет меня психом. Ради бога, я же слышал голос Раштона в своей голове!
Что еще он может подумать?
Док положил руку в перчатке на мое плечо.
— Что именно?
Я посмотрел на Раштона. Он снова выглядел усталым. Я видел это в тенях под зелеными глазами и ощущал сам.
Я наколол фасолину. Она была какая-то скользкая.
— Док, я чувствую то же, что и он. Я слышу его в своей голове.
Я попытался сдержать дрожь в голосе, но не смог.
Глаза Дока за пластиковым стеклом расширились.
Только не пугайтесь, Док. Если вы испугаетесь, то и я тоже, и где мы оба тогда окажемся?
Раштон подвинулся, и меня будто защекотало током, когда тыльная сторона его ладони задела мое запястье.
— Это временно, — сказал он. — Это двусторонняя связь. Моя система жизнедеятельности опирается на его. Плохо то, что это вызывает ответную реакцию в виде электрических импульсов и биохимии.
Я вскинул брови. Только и всего? Электроимпульсы и биохимия меня не волновали. Только гребаная телепатия.
Раштон поглядел на меня. Уголки его губ приподнялись в лукавой улыбке.
Я нахмурился. Ничего. Утешительного.
— Гаррет нужен вам, чтобы жить, — подвел итог Док. — Так ведь?
Раштон кивнул:
— Да, сэр.
— И это временно? — спросил тот, прищурив глаза.
— Полагаю, сэр.
— Отлично, — кивнул Док, стиснув мое плечо, словно я был пациентом. — Потому что этот парень будет моим лучшим медиком, так ведь, Гаррет?
— Да, Док, — заверил я.
Нет, Док. Безликие всех нас прикончат.
— Вот и хорошо, — сказал тот. Если бы у меня оставались хоть какие-то волосы, он бы их растрепал. А так — просто несколько раз провел ладонью в перчатке по короткому ежику. Дети Дока давно выросли, но это не мешало ему обращаться со мной как с ними. А мне — втайне наслаждаться этим.
Но не сегодня.
Раштон посмотрел на меня.
— Я не смогу все это съесть. Хочешь?
Может, эта его улыбка должна была меня успокоить?
Может, он все-таки не еще один офицер-мудак?
Жаль только, что гребаный предатель.
Улыбка дрогнула и потускнела, а потом пропала вовсе, будто ее и не было.
А я так и не смог понять, кому из нас принадлежало чувство вины, поселившееся у меня внутри.
Чтобы переселить нас, они дождались середины ночи. Хотя ночь здесь — понятие условное. В космосе всегда ночь, но у нас все циферблаты имели двадцать четыре деления, поэтому в неделе оставалось все так же семь дней. И формально, когда за нами пришли, было три часа утра вторника, хотя на Третьем это время ничем не отличалось от любого другого.
Камерону Раштону отдали чужую форму с именем Коулман на кармане. Она ему не шла. Может, из-за волос, которые курчавились у воротника? Он слишком отличался от всех на Защитнике-3, с этими длинными волосами и легким загаром. Хотя вряд ли в это время у нас был шанс с кем-нибудь столкнуться.
Большинство парней дрыхли в казармах. После сигнала к отбою свет автоматически приглушался и становился ярче только в шесть, когда мигающие трубки ламп пытались обмануть наши организмы, заставив их считать, что настало утро, что мы все еще дневные создания и что все это проведенное в темноте время не высасывало постепенно из всех нас жизнь. Мы миллионы лет жили на планете, где были солнце, и луна, и сменяющиеся сезоны, и наша биология не слишком хорошо справлялась с безжизненной стерильностью сделанных нами же станций.
«Желтое солнышко помогает жить», — пела Люси, но, подозреваю, что военные никогда не слышали эту песню. Раз в месяц нам приказывали раздеться до белья, надеть защитные очки и пройтись под лампами в зале ультрафиолета, но это было совсем не то, что ощущать на своей коже настоящие солнечные лучи.
Посреди так называемой ночи сводчатые серые коридоры Защитника-3 были почти пусты. Да, кое-где все еще работали бригады рабочих, но либо в ядре, либо на внешнем поясе, где всегда была работа. Внутренний же пояс превращался в город-призрак.
По пути к моей казарме мы с Доком, Раштоном и двумя вооруженными охранниками встретили всего двоих. Мне нужно было собрать вещи, поэтому Раштону пришлось идти со мной. Док хотел проследить, что с нами все будет в порядке, а вооруженный эскорт был идеей коммандера Леонски.
— Поспеши, Гаррет, — бросил Док, когда мы добрались до казарм.
— Да, майор.
Я проскользнул внутрь, размышляя, почувствую ли, если сердце Раштона остановится. Насколько можно растянуть связывающую нас странную биохимическую резинку, прежде чем она лопнет? Сейчас не время проверять.
