Ощущение было такое, словно вместе с ними повернулась вся комната. Человек-пес прижался к Софи. Майкл пошатнулся. Все еще колыхалось и кружилось, когда Хоул снова сделал два осторожных шага и вышел и из пентаграммы, и из круга. Он встал на колени у очага и невероятно бережно сгрузил Кальцифера обратно в очаг и подложил поленья поближе к нему. Зеленые языки пламени на макушке Кальцифера затрепетали. Хоул оперся о совок и закашлялся.
Комната дрогнула и остановилась. Несколько мгновений, пока дым не осел, Софи в изумлении созерцала знакомые очертания гостиной своего родного дома. Она узнала ее, хотя пол был совсем голый, а на стенах не осталось ни одной картины. Замковая комната ерзала, устраиваясь поудобнее – там потянет, здесь подпихнет, – опуская потолок до высоты своего собственного, с черными балками, пока обе комнаты не слились воедино, причем замковая победила, став разве что чуточку выше и квадратней, чем раньше.
– Ну что, получилось, Кальцифер? – прокашлял Хоул.
– Вроде да, – ответил Кальцифер, вздымаясь к самой трубе. – Только ты лучше все-таки проверь.
Хоул поднялся на ноги, тяжело опираясь на совок, и открыл дверь, повернув ручку желтым вниз. Снаружи оказалась улочка в Маркет-Чиппинге, которую Софи знала всю жизнь. Старые знакомые прогуливались перед ужином, как делают летом очень многие. Хоул кивнул Кальциферу, закрыл дверь, повернул ручку вниз оранжевым и открыл дверь снова.
Теперь прямо от порога шла просторная, поросшая травой аллея, окруженная кучками деревьев, как нельзя более живописно залитых косыми лучами низкого солнца. Вдали высилась роскошная каменная арка со статуями.
– А это где? – удивился Хоул.
– Пустующий особняк на краю Долины, – начал почему-то оправдываться Кальцифер. – Ты же велел мне подыскать симпатичный домик. По-моему, он очень даже ничего.
– Не сомневаюсь, – отозвался Хоул. – Надеюсь, владельцы возражать не будут. – Он снова закрыл дверь и открыл ее, повернув ручку вниз лиловым. – Теперь Ходячий замок, – сказал он.
Снаружи были сумерки. В комнату ворвался теплый ветер, напоенный всевозможными ароматами. Софи увидела, как мимо проплывает груда темных листьев, а между ними проглядывают крупные лиловые цветы. Листья медленно исчезли, на их месте возникли заросли мерцавших в темноте белых лилий, а вдали виднелся отсвет заката на воде. Ароматы были такие чарующие, что Софи опомнилась уже на пороге.
– Нет, Софи, до завтра не суйте туда свой длинный нос, – сказал Хоул и резко захлопнул дверь. – Это у самых Болот. Молодец, Кальцифер. Отлично. Как заказывали – симпатичный домик и много цветов. – Он отшвырнул совок и отправился в постель. Судя по всему, он действительно очень устал. Ни воплей, ни стенаний, ни даже кашля.
Софи и Майкл тоже очень устали. Майкл плюхнулся в кресло и так и остался, поглаживая человека-пса и пялясь в пространство. Софи взгромоздилась на табурет. Ей было странно. Они переехали. Все вроде бы как раньше, но не так. Странно. И почему бродячий замок стоит теперь на самом краю Болот? Может, это проклятье тянет Хоула к Ведьме? Или Хоул в своем увиливательстве зашел так далеко, что вывернулся наизнанку и стал, с позволения сказать, честным человеком?
Софи покосилась на Майкла: а он, интересно, как думает? Майкл спал, и человек-пес тоже. Тогда Софи поглядела на Кальцифера – тот дремотно потрескивал среди розоватых поленьев, прикрыв оранжевые глаза. Софи вспомнила Кальцифера белого и с белыми глазами, а потом Кальцифера перепуганного на совке. Что-то он ей напоминал. Всем своим видом.
– Кальцифер, – шепнула Софи. – Кальцифер, скажи, ты ведь был когда-то падучей звездой?
Кальцифер открыл один оранжевый глаз и посмотрел на нее.
– А как же, – ответил он. – Ну вот, теперь ты догадалась, и мне можно об этом рассказывать. Договор позволяет.
– И Хоул тебя поймал? – спросила Софи.
– Пять лет назад, – кивнул Кальцифер. – На Портхавенских Топях. Как раз после того, как открыл дело, назвавшись колдуном Дженкином. Гнался за мной в семимильных сапогах. Ну и перепугал же он меня. Знаешь, когда падаешь, волей-неволей перепугаешься – я ведь думал, что умру. А я так не хотел умирать, что готов был на все что угодно. И когда Хоул предложил мне жизнь, как у людей, я согласился на этот договор, не думая. Мы оба представления не имели, на что идем. Я был страшно благодарен Хоулу, а он предложил мне это только потому, что пожалел меня.
– Как Майкла, – заметила Софи.
– А? Что? – встрепенулся Майкл. – Софи, зря мы торчим прямо на краю Болот. Я не знал, что так будет. Как бы чего не вышло.
– В доме чародея вечно что-нибудь да выходит, – с чувством сказал Кальцифер.
На следующее утро ручка над дверью оказалась повернута вниз черным, и, к великому возмущению Софи, дверь не открывалась, как ни старайся. Софи хотела поглядеть на те цветы, а на Ведьму ей было плевать. Выместить досаду она решила, схватив ведро воды и начав оттирать меловые знаки на полу.
В разгар работы появился Хоул.
– Вся в трудах, вся в трудах, – заметил он, перешагивая через стоявшую на четвереньках Софи.
Вид у него был странноватый. Костюм по-прежнему оставался непроницаемо-черным, но волосам чародей вернул прежний светлый оттенок. По контрасту с черным они казались белыми. Софи поглядела на Хоула и сразу вспомнила о проклятии. Может быть, Хоул тоже о нем подумал? Между тем он вытащил череп из тазика и печально воззрился на него, держа на вытянутой руке.
– Бедный Йорик, – высказался он. – Теперь Ведьма слышала сирен, а значит, неладно что-то в датском королевстве. Я подхватил вечную простуду, но, к счастью, я страшно бесчестен. Будем этого держаться. – Он жалобно раскашлялся. Но простуда потихоньку проходила, и кашель вышел неубедительный.
Софи переглянулась с человеком-псом, который сидел, уставясь на нее, с видом не менее печальным, чем Хоул.
– Шел бы ты обратно к Летти, – пробормотала Софи. – В чем дело? – спросила она у Хоула. – Не ладится с мисс Ангориан?
– Ужас, – согласился Хоул. – Сердце у Лили Ангориан прямо-таки из кипящего камня. – Он положил череп обратно в тазик и крикнул Майклу: – Есть! И работать!
После завтрака они вытащили все из кладовки подчистую. Потом Хоул с Майклом продолбили в ее боковой стене дыру. Из двери кладовки валила пыль и доносились зловещие глухие удары. Потом оба позвали Софи. Софи подошла, грозно занеся над головой метлу. На месте стены был проход, который вел на лестницу, испокон веку соединявшую лавку с домом. Хоул поманил Софи, чтобы она поглядела на лавку. Там было гулко и пусто. Пол оказался выложен черно-белой плиткой, как передняя миссис Пентстеммон, а на полках, на которых раньше лежали шляпки, теперь стояла ваза вощеных шелковых роз и букетик бархатных примул. Софи понимала, что от нее ждут восхищения, поэтому совладала с собой и не сказала ничего.
– Цветы я нашел в сарайчике на заднем дворе, – пояснил Хоул. – Идите посмотрите, как оно снаружи.
Он распахнул дверь на улицу, и звякнул тот самый колокольчик, который Софи слышала всю жизнь. Софи заковыляла на пустую улицу. Было раннее утро. Свежевыкрашенный фасад лавки сверкал желтым и зеленым. Затейливые буквы в витрине гласили:
– Я вижу, вы изменили мнение о простых фамилиях, – заметила Софи.
– Исключительно в целях маскировки, – отозвался Хоул. – Предпочитаю Пендрагона.
– А откуда вы собираетесь брать живые цветы? – поинтересовалась Софи. – Нельзя же под такой вывеской продавать вощеные розы со шляпок!
– Подождите, все увидите, – ответил Хоул и повел ее обратно в лавку.
Они прошли в заднюю дверь и оказались в садике, который Софи знала всю жизнь. Садик стал теперь вдвое меньше, потому что двор Хоула занял его дальнюю часть. За кирпичной кладкой двора Ходячего замка Софи разглядела стену собственного родного дома. Стена была сама на себя не похожа, потому что в ней зияло другое окно – окно спальни Хоула, и еще страннее было то, что Софи точно знала – из этого окна видно совсем не то, на что она сейчас смотрит. Этажом выше лавки виднелось окно ее собственной комнаты. Это было еще более странно, ведь теперь туда вряд ли можно было попасть.
