– Но чем был мотивирован вызов?
– В письме – ничем. Вот вам эта записка. Как видите, голый картель в безукоризненно учтивой форме. Пушкин, очевидно, не хотел передавать бумаге свои интимные соображения. Вот почему он и прислал приятеля, давшего, правда в крайне сдержанной форме, некоторые объяснения.
– Чем же он объяснил этот внезапный взрыв?
– В последнее время, по его словам, имя Жоржа де Геккерна в высшем обществе стали сочетать с именем госпожи Пушкиной. Будучи глубоко убежденным в безосновательности подобных слухов, муж считает все же необходимым довести до сведения д'Антеса, что он не допустит, чтобы имя его жены было сопряжено с чьим бы то ни было именем…
– Так что причина вызова – светские пересуды, в которые сам Пушкин не верит? Что за бретерство!
– Я до сих пор ничего не могу понять. Но все же я немедленно отвечал Россету, что долг чести заставляет меня принять безоговорочно от имени сына сделанный вызов. Я просил его сообщить Пушкину, что я через час заеду на его квартиру для некоторых личных объяснений.
– И Пушкин принял вас?
– С обычной своей вежливостью, но несколько холодно. Не имея еще определенного плана действий, я решил пока выиграть время. Остерегаясь каких бы то ни было уверений или просьб, я ограничился указанием на необходимость отсрочить дело хотя бы на день ввиду вынужденного отсутствия Жоржа. Я присовокупил, что не оставляю надежды на новый спокойный пересмотр всего
этого дела Пушкиным и на перемену его решения. «Я согласен отсрочить нашу беседу до завтра, – отвечал он, – но мнения своего не переменю…» С этим я и уехал. Он беспомощно откинулся на спинку кресел.
– И вот вы видите меня в состоянии полной растерянности. Как быть, как предотвратить этот ужасный шаг, который может вдребезги разбить жизнь и карьеру Жоржа и чрезвычайно чувствительно ударить по всей моей долголетней незапятнанной деятельности? Вы друг и брат моего сына, я решил в его отсутствие посоветоваться с вами. Как вы смотрите на все это? Как бы вы поступили на моем месте?…
Я постарался сообразить всю обстановку события и наметить какие-нибудь решения.
– Не покажется ли вам, барон, правильным откровенно рассказать обо всем этом Пушкину? Он человек сердца и, вероятно, будет тронут вашим волнением и горем. Вы же, как отец, имеете право на искренность в таком деле…
– Вы думаете? Я знаю только одно: что поединок этот невозможно допустить. Какой угодно ценою мы должны спасти нашу жизнь, честь, будущность…
Мы долго за полночь беседовали с посланником.
Понемногу он успокоился. Было решено, что завтра же он подробно и откровенно переговорит с Пушкиным и, во всяком случае, добьется новой более длительной отсрочки, чтобы получить простор и свободу действий.
Мы исходили оба из одного неопровержимо убедительного соображения: Пушкин в последнюю минуту остановится перед громогласным скандалом, который в глазах всего света опозорит навсегда его жену.
Это соображение несколько успокаивало нас. Мы приходили к заключению, что для выигрыша нужны только время, благоразумие, осторожность.
Таково было первое совещание двух европейских дипломатов об одной петербургской истории, которой суждено было вскоре получить самую широкую международную огласку.
V
Мы узнали впоследствии, чем был вызван неожиданный картель Пушкина. Оказывается, в начале ноября он получил по городской почте анонимный диплом на звание
225
рогоносца. Taкиe же послания были получены в двойных конвертах на его имя близким кругом его друзей и знакомых.
Мне хорошо запомнились эти смутные ноябрьские дни. Тревоги и дипломатические ходы, переговоры и ожидания, переписка и тонкое сплетение признаний, запросов и хитроумных решений. Ко всему этому мне пришлось стать вплотную, все обсуждать, во всем участвовать.
На другой же день д'Антес, вернувшись из казарм, еще в шарфе дежурного и в лядунке через плечо, просил меня тотчас же взять на себя обязанности его секунданта. Жорж был готов немедленно идти к барьеру, хотя мысль о Катерине Гончаровой и смущала его.
Но барон не допускал возможности поединка. Он убедил нас, что есть шансы на примирение с Пушкиным, с которым он будет говорить исключительно от своего имени, считая по-прежнему, что д'Антес ничего о вызове не знает. Еще возможно все спасти и избежать непоправимого скандала.
Барон вернулся от Пушкина удовлетворенный результатами своих переговоров. Тон сердечной откровенности и отеческого огорчения возымел свое действие. В ответ на просьбу Геккерна дать новую недельную отсрочку для устройства дел Пушкин проявил широкий жест великодушия. Не отказываясь от вызова, он предоставил противнику двухнедельный срок и обещал при встречах с д'Антесом ничем не проявлять своей вражды к нему.
Но главная причина удовлетворенности Геккерна вытекала из другого обстоятельства. Он встретился у Пушкина с Жуковским и из краткой беседы с ним мог заключить, что друзья поэта извещены о его вызове, естественно, взволнованны и стремятся удержать его от безрассудного шага. «Я воспользовался этой счастливой встречей, чтобы пригласить к себе Жуковского. Завтра он будет у нас. Шансы на выигрыш поднимаются. У нас объявились сильные союзники»…
И барон тут же сообщил нам вызревший у него план.
В создавшихся условиях брак д'Антеса с Катериной Гончаровой спасал положение. Необходимо было сообщить ближайшим родным и друзьям о предстоящей свадьбе. Впоследствии можно будет и развестись. Пока же брачный проект отведет все подозрения от жены
Пушкина и вполне удовлетворительно объяснит в глазах света близость Жоржа к семейству поэта.
– Необходимо только со всей точностью установить, – решительно заметил Жорж, – что я буду просить руку мадмуазель Катрин не для сатисфакции или примирения, но только потому, что она мне нравится, что таково мое желание и что это было решено исключительно моей собственной волей.
На другое утро Геккерн принимал Жуковского.
– Вам, конечно, известно, господин советник, что камергер Пушкин 1 прислал моему сыну вызов, который и был мною принят от его имени. Вы, вероятно, знаете также, что сын мой не замедлил одобрить мой образ действий.
– Все это мне известно, – подтвердил Жуковский.
– Вы должны понять, как важно для нас установить эти факты со всей неопровержимостью. Человек чести не может допустить в подобных обстоятельствах ни малейшего сомнения насчет своего поведения.
– Никто и не сомневается в достойном ответе барона Геккерна на полученный им вызов, – снова подтвердил Жуковский.
– Раз эти факты установлены, разрешите мне выполнить и другую, не менее священную, обязанность
