Сандра, мать Ла Тиши, попыталась в зеркале увидеть выражение лица Глории.
— Нет, а что? Сядь прямо, детка — попросила Глория Ла Тишу, развалившуюся в кресле.
— Джон ее бросил, детка. Держись, дорогуша, а то упадешь, ушел к белой!
— Не может быть!!
— Как это не может? Кстати, сиди спокойно и не будь такой любопытной, а то я прижгу тебе шею, — сказал Филип Сандре, а затем повернулся к Глории: — Я бы тебе соврал о таком? Джозеф, подтверди.
Джозеф закручивал волосы клиента на бигуди для химии.
— В воскресенье она свернула с шоссе в Скоттсдейле. На ней был только купальный халат, и она была просто не в себе. Я ее сразу и не узнал — то есть узнал, но не ожидал от нее такого! Правда, спросил ее, куда это она собралась. Не знаю, в курсе ли ты, но она принимает эти таблетки от нервов, ну, короче, она так странно говорила что я до смерти перепугался; посоветовал ей ехать помедленнее и проводил домой. Она снова курит эти свои отвратительные сигареты, да еще как! Так вот, она мне сказала, что Джон ушел к какой-то белой дряни по имени Кэтлин, его бухгалтерше. И знаешь что, дорогуша? Мы вошли, дети были одни во всем доме — смотрели мультики. Веришь ли? Ты только себе представь, что с бедняжкой творится. Ну, я проторчал там целый день, кормил детишек, заставил Бернадин принять снотворное, а когда вызвал такси, она проснулась и снова стала вытворять черт знает что… — Вздохнув, он добавил: — Никогда не знаешь, что тебя ждет.
Глория была потрясена. Так вот почему Бернадин не приведет сегодня Онику!
Бернадин была не только клиенткой Глории, она была ее лучшей подругой. Они впервые встретились в церкви шесть лет назад. Глория не могла не заметить ломких, сухих волос своей соседки и после службы спросила Бернадин, в какую парикмахерскую та ходит. Бернадин призналась, что сама делает себе прически, тогда Глория дала ей визитную карточку и предложила свои услуги. Обычно, когда женщины садились в кресло Глории, они рассказывали все о себе. Бернадин не была исключением. Она жаловалась на свою однообразную жизнь, в особенности на то, какой скучный ее Джон; но все, что Глория могла придумать, это посоветовать подруге вступить в Движение черных женщин. И уж точно, о разводе речь никогда не шла.
— Как она там сейчас? — спросила Глория.
— Ну, я с ней с тех пор не разговаривал, — отозвался Джозеф, — но, черт возьми, как бы ты себя чувствовала на ее месте? Если бы твой муж пришел домой и сообщил тебе, что после стольких лет тебя бросает и уходит к белой?..
— Не представляю. — Глория уложила последний локон Ла Тиши и взялась за телефон. Сестра Монро раз десять прокашлялась.
— Не могу сидеть здесь весь день. Господь мне свидетель, я жду долго; пожалуйста, смой эту штуку, пока она и впрямь волосы не спалила.
— Сейчас, минуточку! — Глория набрала номер Бернадин.
Филип и Джозеф захихикали в кулак. Дезире — эта наша мисс Недотрога — никогда не вникала в суть разговоров: она была выше пустых сплетен. Синди, хоть и слушала, никогда не высказывала своего мнения. Не было тайной, что Филип и Джозеф не выносят сестру Монро, считая ее насквозь фальшивой. Среди их знакомых миссионеров-пятидесятников лишь одна она постоянно ездила в Лас-Вегас „по работе".
У Бернадин работал автоответчик. Глория сказала:
— Привет, это Глория. Что там с Оникой? Ты же знаешь, какой колтун образуется у нее на голове, если она не придет ко мне. Перезвони.
Ей не хотелось говорить по телефону, что она в курсе всего. Она повесила трубку и хотела еще перезвонить Робин, но, взглянув на кипящую от гнева сестру Монро, решила сделать это попозже.
Тарик еще не вернулся домой. Глория взглянула на часы. Почти семь. Даже не положив сумочку, она перезвонила Бернадин. Снова автоответчик.
— Берни, тебе очень плохо? Джозеф рассказал мне обо всем. Я жутко волнуюсь, и я не успокоюсь, пока не узнаю, как у тебя дела. Перезвони, пожалуйста. Можешь звонить допоздна.
Глория набрала номер Робин, но там тоже попала на автоответчик. Она спросила, были ли известия от Бернадин, и попросила срочно ей позвонить.
Дэвид обещал быть в восемь. Глория вспомнила об ужине. Было бы непростительно, если он будет голоден, а ей будет нечего ему предложить. И Тарику тоже нужно поесть. Но Глории не хотелось ни жарить, ни парить. Весь день — до того, как она услышала о несчастье Бернадин, — Глория молилась, чтобы Дэвид остался с ней на ночь. Сейчас ее это не волновало. Только бы ничего страшного не случилось с подругой!
Глория отправилась в гараж и вытащила там из морозилки соус для спагетти. Отнесла его в духовку размораживаться, а затем села в спальне перед зеркалом. К ее блузке прилипло несколько волосков, Глория смахнула их. Волосы, крашенные в черный, как смоль, цвет и аккуратно постриженные, доходили ей до середины ушей. Не будь у нее такое круглое лицо, она остригла бы их еще короче. Филип всегда ее поддразнивал:
— Ну и что с того, что ты чуть-чуть располнела, милочка. Ты все еще красотка. За твои щечки я готов умереть. Ты вся такая аппетитная!
Глория взглянула на фотографию на стене, где она снялась вместе с Тариком. Платье на ней тогда было сорок четвертого размера; сейчас она носит пятидесятый, хотя в пятьдесят втором ей удобнее. Перепробовав все диеты на свете, она решила, что два года голодовок — это уже слишком. Дело того не стоило, так что она все забросила и примирилась с тем, что стала толстухой и такой останется навсегда.
Глория закусывала крекерами с сыром и запивала диетической пепси-колой, когда раздался звонок.
— Что стряслось? — спрашивала Робин.
— Ты с Берни разговаривала? — Глория сделала глоток из стакана.
— Да, на прошлой неделе. А что?
— И ничего не знаешь?
— Нет. Глория, не темни. Что случилось?
— Джон ее бросил.
— Повтори.
— Джон ее бросил.
— Я ж тебе говорила, что он подонок!
— Ушел к белой.
— Ты врешь! — выдохнула Робин.
— И не думаю. Джозеф сказал, что встретил ее в прошлое воскресенье на шоссе. Она была настолько не в себе, что ему пришлось везти ее домой. Но с тех пор с ней никто не разговаривал. Хоть бы знать фамилию ее матери — она живет где-то в Сан-Сити. Я два раза звонила, но не застала ее дома.
— Ну ладно, постараюсь ей дозвониться. Когда что-нибудь узнаю, сообщу. Постой, разве отец Тарика не сегодня приезжает?
— Скоро приедет, наверное, но где сам мой сыночек, неизвестно.
— Хорошо, звони мне, когда Дэвид уедет.
— Надеюсь, что он останется.
— Вы только послушайте эту мисс Скромницу! Все равно, если с Берни что-то случилось, придется вас потревожить. Ты сто лет ждала этой встречи, еще пара минут ничего не решит.
— Помолчи, Робин. Только бы у Берни все было в порядке!
— Да, конечно. Ну пока!
Повесив трубку, Глория выглянула из дому — не возвращается ли Тарик. Его не было. В доме звякнул таймер духовки, и Глория поймала себя на том, что бездумно смотрит на растения в палисаднике: юкку, кактусы, мексиканскую сосну, колючую грушу, лиловую и розовую вербену, мескитовые деревья. Когда-то ей казалось, что растения в пустыне не могут быть красивыми, но ее палисадник был сейчас цветущим оазисом.
Глория вернулась в дом, поставила на плиту кастрюлю с водой для спагетти и начала резать салат. Когда телефон зазвонил снова, она намазывала маслом французскую булку. Неужели Бернадин?..
— Мам, можно я останусь ночевать у Брайана?
— Не глупи. Сейчас приедет папа, так что бегом домой! Сию же минуту, слышишь, Тарик?
— Не хочу его видеть.
— Что-что?
— Не хочу его видеть, вот что.
— Тарик, ты только себе сделаешь хуже. Не заставляй меня туда приезжать. Позови мать Брайана к телефону.
— Ее нет дома. А пока ты приедешь, я уже уйду.
— Зачем ты это делаешь, Тарик? Что ты хочешь доказать?
— Доказать? Только то, что он никогда в жизни для меня ничего не значил, так зачем ему продолжать ездить ко мне и думать, что я от его визитов в восторге? Чего ему от меня надо? Вот что я хочу знать. Не знаю его и не хочу знать. — Он умолк, потом добавил: — И на ночь ему незачем оставаться.
