— Ну ладно, почти всегда. — Он вытянул длинные ноги.
— Но этого недостаточно, и тебе это известно. Знаешь, сколько болезней сейчас можно подцепить?
— Да, но я же с такими девчонками не связываюсь.
— С „такими" девчонками? Каждый может подцепить такую заразу. У меня это было в свое время. — Тарик уставился на мать глазами, полными недоверия. А она продолжала: — А теперь еще и СПИД! Молодежь думает, что им ничего не страшно, но эта болезнь убивает без разбору.
— Я знаю, мам.
— А о крабах[8] ты слышал?
— Да, их ведь едят?
— Нет, эти не пришлись бы тебе по вкусу. — Боль понемногу отпускала, Глория смогла сесть. — Половина этих девчонок даже свои тампоны вовремя не меняют, а о спринцевании и вовсе не имеют понятия.
— А что это?
— Спроси их, пусть они тебе расскажут. Так со сколькими?
— Чего „со сколькими"?
— Со сколькими ты спал?
— Я ни с кем из них не спал.
— Не придирайся к словам, Тарик!
— Да всего-то девять и было.
— Девять девушек? С прошлого лета?..
— Да разве это много? Ты бы на других мальчишек поглядела!
— Плевать мне на твоих мальчишек! Я о тебе говорю. Я хочу, чтобы ты хорошенько меня выслушал. С этого дня — слышишь? — с этого дня ты ни шагу не сделаешь без презерватива в кармане. Понял?
— Ага.
— И никогда, слышишь, никогда! — ты не будешь больше верить этим твоим невинным милашкам, что они что-то там предпринимают!
— А разве нет?
— Откуда ты знаешь?
— Они же все время пьют таблетки.
— Можешь им верить, если хочешь. — Наконец-то она смогла нормально вздохнуть, лекарство подействовало. — Но, Тарик. Ты красивый юноша; до недавних пор ты был отличником. Ты неплохой спортсмен, музыкант, и, я надеюсь, у тебя отличное будущее — я не имею в виду флот, конечно. Твой телефон просто обрывают девчонки, и я никогда тебе и слова не сказала. Не скажу и того, что в твоем возрасте еще рано с кем-то спать. Но есть девушки, которые ничего не знают, их матери ничему их не научили; думать о будущем они не умеют. Они думают только о таких, как ты, и о том, какая отличная это штука — секс. Но секс без противозачаточных средств означает, что могут появиться дети. Понимаешь? Это как дважды два — четыре. И для таких девушек ребенок это все, что сулит им будущее. И ты вполне можешь таким образом стать отцом. Я все это говорю, чтобы ты не был таким доверчивым и не верил им на слово, когда они уверяют, что что-то там принимают. Ты должен защитить себя сам, ясно?
— Да, мама.
— Тогда вернемся к нашим баранам. — Она засмеялась. — Это Терренс поставил тебе засос?
— Нет. — Он покраснел, потом тоже рассмеялся.
— Тогда кто же?
— Мишель.
— Мишель?! Эта белая соплюшка из соседнего дома?
— Ты же спросила, вот я и ответил.
— Так ты был с белой?..
— А что такого?
Глория не сразу нашлась, что ответить. Она сразу вспомнила Джона и Бернадин.
В семидесятые в Окленде она повсюду видела белых женщин в обнимку с чернокожими. Но тогда, похоже, они это делали больше для показухи. Потом на несколько лет это прекратилось. Может быть, теперь черные мужчины стали опять предпочитать белых потому, что она и такие, как она, не умеют удержать своих возлюбленных? Тарик еще не стал мужчиной, но и он такой же. В чем здесь загадка? В чем белые женщины превосходят черных? Чем они привлекают юношей и мужчин?
— Знаешь, все, что я хочу сказать, это если я и допускала, что у тебя появятся девушки, то думала, что они будут черными.
— Мам, но сейчас конец двадцатого века! Чему же нас все эти годы учили? Преподобный Джонс всегда говорит, что люди любят друг друга просто так, а не за цвет кожи.
— Верно, — кивнула Глория. — Я ничего не имею против большинства белых, и кого ты любишь — только твое дело. Я хочу, чтобы ты это знал. Если бы они мне не нравились, я бы не жила в этом квартале. Но эта девушка тебе нравится?
— Ну, мам, она хорошенькая.
— Ладно, не морочь голову. Она может услышать. Так, это значит, что она тебе нравится.
— С ней все в порядке.
— А тебе нравится кто-нибудь из черных девушек, Тарик?
— Некоторые — да.
— Но белые, по-твоему, лучше?
— Мне нравится эта.
— Почему?
— Мам, это что, отягчающие обстоятельства? Она мне нравится, и все. Что в этом плохого?
— Плохого ничего, Тарик. Сколько ей лет?
— Ее зовут Мишель.
— Все равно. Сколько ей лет?
— Восемнадцать.
— Восемнадцать? А тебе только шестнадцать.
— Шестнадцать с половиной, ну и что, мам?
— Она в твоей школе учится?
— Угу.
— В старшем классе, надеюсь?
— Ну. Только какая разница, сколько ей лет?
— Никакой, Тарик. Но я готова поспорить, что ее родители и не догадываются, что ты тайком проводишь у нее ночь, а?
— Не, они знают.
— Я что же, полная дура? Нет, подожди. Я скажу, а ты послушаешь. Если только я узнаю от ее родителей, что они застукали тебя в постели с их дочкой, я с этим покончу, ясно?
— Ага, мам.
— Я хочу, чтобы ты понял, Тарик: можно поступать правильно, можно — неправильно. К твоему сведению, это называется благоразумием.
— Я всегда осторожен, мам. Я не хочу, чтобы меня подловили.
— Тебя уже подловили.
— Ну, я не это имел в виду.
— Смотри, и будь осторожен.
— Я так и делаю.
— Тарик…
— Что, мам? — Он взглянул на часы. Уже давно минуло три.
— Надеюсь, что ты уже достаточно распробовал, что это такое, и я больше не увижу ни троек, ни, упаси Боже, двоек. Обещаешь не думать о двух разных вещах одновременно?
— Да, мам.
— И поверь: если кто-нибудь придет ко мне и заявит, что их дочка забеременела от моего сына, это не только убьет меня. Это сломает всю твою жизнь, разрушит все, о чем я для тебя мечтала. Понимаешь, Тарик?
— Ага, мам.
— Ты меня слышишь?
— Да, мам. Обещаю. Я буду сверхосторожным и в учебе тоже подтянусь. Честное слово.
— Спасибо. — Глория встала. — Спасибо. А теперь давай есть.
Печенка, рис, овощи и бисквиты удались на славу. После еды, выбросив мусор, Тарик отправился к себе наверх, и оттуда послышались звуки его саксофона. Он никогда не закрывал дверь, зная, что мать любит его слушать. Глория убрала остатки еды в холодильник, соскребла с тарелок подливку, почистила сковородки и кастрюли и засунула все это в посудомоечную машину. Засыпая внутрь мыльный порошок, она думала о признании Тарика. Господи, ну какой из него любовник в таком возрасте! Она нажала кнопку и услышала шум воды внутри мойки. Глория облокотилась о стол. У дома напротив висело неизменное объявление „продается". Уткнув подбородок в ладонь, она пыталась представить себе сына без одежды, с девушкой в постели. Черт возьми, Глория завидовала ему. Десять минут она неотрывно смотрела в окно, но теперь ее мысли были о себе. Будет ли еще когда-нибудь мужчина в ее жизни? Сможет ли она сказать: „Я люблю тебя" или услышать от другого эти слова? А о своем женском естестве она не хотела и думать.
ЛЮБОВНЫЕ СТРАСТИ В ПУТИ
Я уже твердо решила к телефону не подходить. Осталось всего два дня, и мне надо было выезжать, а та приятельница, что обещала вести машину со мной на пару, здорово подвела меня. Ее парень дождался сегодняшнего утра, чтобы сказать ей, что эту затею он не одобряет. В довершение ко всему продажа квартиры накрылась, так что на ближайшее время я застряла с этим чертовым делом.
— Да, — рявкнула я в трубку.
— Алло, Саванна?
— Да, кто это? — почти завопила я.
— Это Лайонел. Если я не вовремя, то перезвоню.
— Лайонел?
— Ты меня уже не помнишь?
— Помню. Извини, что накричала. У меня сумасшедший день.
— А я все хотел тебя застать, пока ты не уехала. Думал пригласить поужинать, ты ведь тогда в сочельник просто сбежала от меня.
— Меня тогда еще в одном месте ждали. Хотела успеть до двенадцати.
