Хорошо, что фальшивый капитан был все-таки настоящим бойцом. Он не запаниковал и не дернулся раньше времени. Он выждал, когда «шаровуха» преодолеет половину пути до его позиции, и вдруг резко откатился в сторону.
Молния врезалась в землю точно там, где вот только что лежал капитан. Щебень и зола поднялись в воздух высоким фонтаном, а тугой хлопок взрыва резанул по ушам.
Гелашвили пригнулся, затем снова поднял голову и оценил результат. Рихтер уцелел, но лежал без движения, видимо, его все-таки слегка контузило. В общем-то сержанту именно это и требовалось.
Он снова взял низкий старт, в три прыжка добрался до Рихтера, одним рывком взвалил бесчувственного шпиона на плечо, дал отмашку «Плетью», отгоняя рапторов, и снова в три прыжка вернулся под прикрытие руин высотки.
Носорог успел плюнуть вслед ловкому человеку еще одной шаровой молнией, но Гелашвили был уже вне зоны поражения, поэтому энергетический снаряд лишь наделал шума и поднял в воздух еще один фонтан из щебня и пыли.
– Упитанный ты, командир, – сержант без всякого почтения сбросил шпиона на землю, завел шпиону руки за спину и туго стянул проволочными вязками. – Давай, очухивайся!
Гелашвили перевернул Рихтера на спину и влепил ему пощечину. Шпион часто заморгал, дернулся, пытаясь подняться, но уткнулся носом в ствол собственного «Страйка», теперь перешедшего в распоряжение Гелашвили, и угомонился. Сдался или нет – вопрос, но притих.
– Пойдешь сам или мне вас обоих на горбу переть? – сержант продемонстрировал шпиону «Плеть».
– Гелашвили, это все недоразумение, – Кольцов поерзал. – Бизнес, понимаешь?
– Понимаю, – спокойно ответил сержант. – Так что, сам пойдешь?
– Конечно, сам, – Рихтер сел. – И Галимова помогу донести, развяжи!
– Контрразведчики развяжут, – сержант ухватил пленника за ворот и поставил на ноги. – Дернешься, даже просто споткнешься – стреляю, договорились?
– Жора, ну что ты, право слово! – Рихтер огорченно вздохнул. – Мы же полтора года в одной упряжке!
– Выходит, что не в одной, – Гелашвили спрятал «Плеть» и «Страйк», взвалил себе на спину Галимова и перехватил поудобнее свободной рукой импульсник. – Шагай вперед, брат… как там тебя… Руперт?
– Капитан Кольцов, – буркнул пленник.
– Ну да, – сержант хмыкнул. – Вперед, брат Кольцов. На базу.
– Отставить, – Рихтер коротко мотнул головой. – Мне приказ пришел, еще когда мы на парковке загорали, база закрыта на карантин. Там тоже троянская зараза бушует.
– Надо же, – Гелашвили недоверчиво усмехнулся. – И куда пойдем? В расположение местного отряда Ордена?
– Штаб чистильщиков в запасной бункер переехал, – игнорируя вопросы сержанта, сказал Рихтер. – Под церковью Иконы Божьей Матери на Ходынском поле.
– Ближний свет! – Гелашвили присвистнул.
– Это только так называется «на Ходынском поле». Реально она в двух шагах от Октябрьского поля находится, где перекресток Конева и Рыбалко.
– Чуть лучше, – сержант кивнул. – Хотя ничего «лучшего»! В трех шагах от тамбура! Другого места не могли найти?
– Вопрос к штабным.
– А не врешь, брат Рутгер?
– Кольцов! Кирилл Кольцов!
– Да заткнись ты! – сержант сильно ткнул стволом ИПП шпиона в спину. – И отвечай на вопрос – не врешь?!
– Не вру! – огрызнулся Рихтер. – Получи копию, если не веришь!
Шпион перекинул на имплант-коммуникатор сержанту официальный приказ штаба бригады. Гелашвили на несколько секунд задумался, перечитывая приказ и пытаясь найти в нем признаки фальшивки, но ничего не нашел и успокоился.
– Ладно, брат Роджер, шагай к Октябрьскому полю. Да смотри там, ушами по щекам не хлопай, железки кругом.
– Сам знаю, – буркнул Рихтер и пошагал вперед. – Дорвался до власти… Кутузов…
– Ты что-то пробубнил? – Гелашвили снова ткнул пленника стволом ИПП в спину.
– Ничего.
– Тогда молчи совсем, – сержант резко смягчил интонации. – От греха подальше, лучше молчи, Кольцов. По-человечески тебя прошу… в последний раз.
Мягкий тон Гелашвили убедил Рихтера гораздо сильнее, чем ругань и угрозы. За полтора года совместной службы Кольцов неплохо изучил сержанта. Виртуозно ругался и покрикивал Жора всегда и на всех, но в этом не было частицы его сердца. А вот когда Гелашвили говорил тихо, мягко и серьезно, в слова он вкладывал всю душу и особый смысл.
То есть когда он говорил «прошу в последний раз», можно было не сомневаться, следующего «раза» не будет. Будет пуля в затылок, и точка.
Провал – это самое обидное, что может случиться со шпионом. Мысль на первый взгляд банальная, но если вдуматься, очень даже глубокая. Ведь шпиона могут и отозвать, как не оправдавшего доверие Центра, или случайно ранить, а то и убить. Тоже обидные варианты. Последний так и вовсе скверный, хуже не придумаешь. Но провал все-таки обиднее. Он убивает не тело, но душу. Особенно если душа неотделима от чувства собственного достоинства. А кто такой человек без души? Живой механизм и только. Сокращенно – биомех. От слов «биос», то есть жизнь, и «механика». Или, как было принято говорить до Большой зачистки 2056 года, – механоид. В переводе – «подобный механизму». К разумным машинам термин применялся неправильно, ведь они не «механоподобные» изделия, а механизмы и есть. Потому его и выкинули из официального словаря. Зато к людям с «убитой» душой его можно применять до сих пор, причем с чистой совестью.
Брат Рихтер механически переставлял ноги, рефлекторно останавливался, приседал или прятался, если видел биомехов, и автоматически обходил опасные места и ловушки. То есть вел себя действительно словно какой-то механоид. Вроде бы живой, мыслящий, но во всех своих поступках «подобный механизму», подобный живой машине, выполняющей программу – любой ценой дойти до пункта назначения.
Моральное опустошение было просто критическим, и, кроме факта провала, виной тому были еще два момента. Первый – исчезло чудовищное напряжение, которое держало шпиона в тонусе все два года работы в тылу врага, и второй – Рихтер вдруг осознал, насколько бездарно прошла его жизнь. А в том, что она прошла, можно было не сомневаться. Военный трибунал Барьерной армии был суровой инстанцией. Шпионы и дезертиры ставились к стенке без вариантов. Шпионы в первую очередь.
«И ради чего? Ради каких высоких идеалов я загубил свою жизнь? Нет, формально все понятно. Орден спас мою жизнь три года назад, значит, она теперь принадлежит Ордену. Но ведь это лишь слова! Жизнь не должна зависеть от слов и обязательств. Она должна ими только регулироваться. Даже не она сама, а ее течение должно регулироваться словами. Только и всего. Так почему я должен отдавать собственную жизнь за какие-то немузыкальные звуки?! Как бездарно! Как глупо! Как обидно! Я ведь мог сделать столько важных дел, и раньше, и в будущем. Мог бы стать великим! Почему нет? Мог запросто! Если какой-то сталкер вдруг становится Избранным, почему мне не стать Великим? Такая текучая, подвижная и непредсказуемая жизнь в Зоне. Сегодня ты капитан спецназа, а завтра легко можешь стать генералом чистильщиков, или командором Ордена, или еще каким-нибудь важным человеком. В Зоне все возможно… Все было возможно… До провала».
За развалинами развлекательного центра «Юность» Рихтер автоматически свернул налево и сразу же прижался к стене дома на нечетной стороне улицы Маршала Рыбалко. В нескольких метрах прямо по курсу улицу перегораживала высокая баррикада.
Рихтер временно вынырнул из свинцового моря депрессии и осмотрелся. Нет, опасности баррикада не представляла. Ее построили не биомехи, а люди. Версию подтверждало то, что сделана искусственная преграда была из неметаллического хлама, а обрывки жестяных ветвей и колючих лиан автонов служили только маскировкой. Кроме того, опытный глаз Рихтера мгновенно засек огневые точки и позиции наблюдателей на вершине баррикады.
– По стенке! – крикнул кто-то сверху. – По стенке и вниз, там лазейка!
Рихтер кивнул и обернулся к Гелашвили. Сержант был красным, как вареный рак, пыхтел от напряжения, но от усталости пока не падал. Что и говорить, крепкий боец. Во всех смыслах. Гелашвили взглядом указал Рихтеру на левый край баррикады и тоже кивнул.
