— И вы уверены, что у вас есть сведения, которые нужно сообщить мне прямо сейчас?
— Да, ваша светлость!
Данилов понимал, что от решительности его ответа зависит все.
— Тогда постарайтесь коротко.
Николай подошел к столу и прямо на карту положил переломленный пистолет француза.
— Что это?
Данилов не ответил, лишь повернул голову в сторону адъютанта, который по-прежнему стоял в дверях.
— Закрой, голубчик, — попросил Кутузов, — и не пускай никого две минуты.
— Такими пистолетами вооружен отряд французов.
Николай взял со стола оружие, быстро вставил пустую гильзу, поднял ствол и щелкнул курком.
— Вот так быстро заряжается этот пистолет. Из него можно убить на сто шагов.
Главнокомандующий заинтересованно посмотрел на оружие, взял в руки, а Данилов продолжал говорить, понимая, что времени у него мало, что диковинкой можно лишь ненадолго завладеть вниманием.
— У этого отряда еще много всякого необычного снаряжения, которым французы владеют просто сказочно. Возле Фридланда они втроем победили взвод. Сегодня шесть человек уничтожили эскадрон Московского драгунского полка. Но даже не это главное. Наполеон использует их, чтобы решить исход сражения. Я это точно знаю, ваша светлость!
— Прямо уж — сражения! Знаете, майор, после каждой битвы, если она не выиграна вчистую, обязательно найдется умник, который точно знает, почему неприятеля не разгромили так, что от него пух и перья летели. Дело до смешного доходит! После Аустерлица мне корнет, представьте себе — корнет, сказал, что он знает, почему мы проиграли сражение! Каково?!
— На аустерлицком поле левый фланг остался без управления. Буксгевден не смог сам принять решение об отступлении. Боялся трусом прослыть. И это предвидел Наполеон. Ему нужно было только перехватывать посыльных, причем незаметно. И его отряд блестяще справился с этой задачей.
Кутузов удивленно посмотрел на майора. Не все генералы порой на таком уровне способны анализировать сражение.
— Да, здесь вы правы! Удивительным образом мои приказы не доходили до Буксгевдена.
— За вашими адъютантами специально охотились. Скорее всего стреляли через болото с французской стороны.
— Это невозможно! Там без малого верста.
— У Фридланда я видел, как они стреляли с неменьшего расстояния.
— И тогда решили, что на посыльных велась охота?
— Не тогда! Сразу на аустерлицком поле догадался. Тот корнет, о котором вы говорили, — это я.
Теперь Кутузов казался смущенным по-настоящему.
— Ну прости, голубчик! Не узнал, сильно ты изменился. И не гневайся на старика, что не стал слушать тебя тогда. Давай-ка мы, вот как сделаем.
Главнокомандующий кивнул в сторону двери.
— Там сейчас ото всех корпусов с докладами. Ты сходи пока в лазарет, пусть плечо перевяжут, а то, неровен час, кровь заразишь. Потом возвращайся, и сразу ко мне! Вот тогда расскажешь мне все по порядку и с самого начала.
Вызванный адъютант явился через мгновение.
— Покажи… — Кутузов сделал маленькую паузу, — подполковнику лазарет. А как он вернется — сразу ко мне! Да! И бумаги не забудь на его новое звание оформить прямо сегодня!
Когда Данилов закончил свой рассказ за окнами стемнело. Приходилось прерываться, когда прибывали командиры корпусов, но Кутузов не терял общую нить разговора, что лучше всего свидетельствовало о его интересе.
Ближе к девяти часам начали поступать доклады о том, что французы покидают позиции, отходя к Шевардино. Вторая армия под командованием Дохтурова без боя заняла Семеновское и флеши. Барклай де Толли направил разведчиков на Курганную высоту, и они прибыли с донесением, что французов нет.
— Знаешь, князь, я ведь постарше твоего отца буду. Это ничего, что с тобою на «ты»?
— Конечно, ваша светлость!
— Ну кто же тебя, Данилов, знает! Еще дашь мне укорот, как полковнику! Извольте говорить мне ваше сиятельство! — с хитринкой в голосе сказал Кутузов. Верный признак того, что Николай ему понравился.
Кровь бросилась в лицо. Стало стыдно. Полковник, он всего-то делал свою работу. А Данилов с таким великосветским хамством. Хорошо, что отец не видел!
— Простите, ваша светлость! Сильно плечо дернуло, когда адъютант за локоть взял.
— Мог бы и потерпеть. Ладно! Ты мне вот сейчас что расскажешь! В стратегии понимаешь, а глаз у тебя свежий. Может, и подскажешь что-нибудь дельное.
Кутузов рассказал Данилову о своей ловушке, в которую не пошел Бонапарт.
— Ты как думаешь, подполковник, почему? Он ведь все делал, как и задумал — заставил наши войска на юг перекинуть, центр расчистил. А от решающего удара отказался! Дело-то было на полчаса! Ударь гвардией в наш тыл — и виктория в руках! Почему не ударил? Чего испугался вражина?
— Может, лазутчик у него в вашем штабе есть?
— Думал! Не получается. Я тебе первому рассказываю про задумку эту. У меня даже на карте артиллерийский резерв обозначен не там, где он стоит. Да и Наполеона как понять? Он весь день только и делал, что к решающему удару готовился. А потом, словно остановился, замахнувшись. С чего так?
— А если увидел? Например, с Курганного холма.
— Нет, я сам еще вчера поднимался к Раевскому. Ничего нельзя увидеть.
— Тогда кто-то другой увидел. Может, из самого Псарево. Для отряда наполеоновских лазутчиков задача в самый раз.
— Так ты же, князь, говорил, что в центре они были, у батареи.
— Но я не говорил, что у французов одна такая группа.
Сказал и осекся. Ведь до этой самой секунды и Данилову в голову не приходило, что у Наполеона может быть много таких отрядов. Нет, не может быть! Ведь везде он встречал маленького, похожего на ребенка француза. Или не везде?
Кутузов внимательно смотрел на Данилова, словно читал его мысли.
— Ну хорошо! Пусть он узнал. Или догадался. Но что делает потом? Целый день укладывает солдат полками, с огромным трудом захватывает флеши, батарею в центре, Семеновский овраг. Да, он почуял ловушку! Но зачем же уходить с поля боя, оставляя его нам? То есть признавать нашу победу?
Главнокомандующий сделал небольшую паузу, но чувствовалось, что он сейчас продолжит.
— Разве это в характере Наполеона — признать поражение в генеральной битве, когда все сложилось так удачно?
— Нет!
— Тогда в чем же дело?
— Не знаю, ваша светлость!
— Вот и я не знаю! Но сдается мне, это неспроста! Ой, неспроста! Понять не могу, какую же пакость затеял французишко! Вот ты бы что, подполковник, делал, если бы узнал, что чуть-чуть не угодил в западню?
— Не знаю. Стал бы осторожнее. И, наверное, постарался отплатить той же монетой.
— Вот! Вот и мне так кажется!
Кутузов снова задумчиво смотрел на карту, освещаемую двумя канделябрами.
— Он же понимает, мы не сможем завтра принять сражение в той диспозиции, что остались сегодня. У нас нет укреплений, мы вынуждены отойти. Победа за ним. Но ему не нужна победа, когда у нас остается неразбитая армия. Хоть она и сократилась на треть, но и французы потеряли не меньше. Хочет продолжить битву, чтобы истребить нашу армию? И для этого отдает укрепления? Чтобы завтра вновь штурмовать их? Чтобы потерять своих солдат не меньше, чем потеряем мы? Чего он добьется? Останется один посреди России?
Кутузов словно рассуждал вслух, однако понимал, что Данилов молчит лишь потому, что согласен. А вот если у него будет другое мнение, то обязательно выскажет. Поскольку не из той он породы, что штабные подхалимы.
— Нет! Что-то задумал похитрее! Он отдает укрепления, чтобы разгромить нашу армию! И я не знаю как. А ты, подполковник, не знаешь?
— Только могу предположить, что это что-нибудь похожее на то, как был уничтожен первый эскадрон моего полка.
— Вполне возможно. После всего, что ты здесь рассказал, я просто опасаюсь оставлять войска в укреплениях, где наполеоновские солдаты провели несколько часов.
— Вас могут не понять, ваша светлость.
